Сказания о Дьяволе согласно народным верованиям. Свидетельства, собранные Клодом Сеньолем - страница 8
Кюре сделал все, что обещал. Однако молитвы его не принесли пользы, и Дьявол по-прежнему каждый вечер являлся на ферму. Пришлось арендаторам обратиться к епископу, который вскоре явился к ним в митре и с крестом, сопровождаемый многочисленный духовенством.
Когда епископ со свитой вошли на ферму, Дьявол, как обычно, сидел у огня. Епископ сотворил молитву и начал кропить святой водой. Однако Дьявол не шевелился. Все молились об одном: чтобы, когда он будет уходить, он не проломил, как обычно это делает, стену так, что дыру потом не могут закрыть ни плотники, ни каменщики. Чтобы такого не случилось, епископ возложил на спину Дьявола епитрахиль и только затем погнал его с фермы. Дьявол помчался с быстротой молнии. Через час, однако, пошел такой град, что он побил весь урожай и местность не скоро еще вернулась к прежнему благополучию.
Сопровождаемый стуком сухого дерева, огромный детина бодро и быстро проходит мимо первого дома в Брандах — дома Сабера, старого лесничего. Человек выходит на тропинку, которая, сперва поворачивая к широкой и ровной полосе песка на равнине Буассьер, покрытой зарослями кустистого дрока, вдруг останавливается и не ведет больше никуда.
На каждом спуске башмаки звенят, как деревянные колокола. Внутри них ноги ходят туда-сюда, как сухие орехи в своей скорлупе. На плечи его большого плоского тела натянут широкий черный плащ, который можно принять за небосвод этой ночи… большой, хорошо отрезанный кусок с отделкой и капюшоном, опущенным на голову неизвестного, сидящим на ней, как наседка на яйцах.
Длинные, вытянутые ноги делают его походку расхлябанной, создается впечатление, что грудь резкими рывками тянет его вперед, а руки делают такие широкие движения, что, кажется, будто они косят сумерки, чтобы сложить их в снопы. Подобным образом, повсюду сцепляясь с ночью, человек идет дьявольски быстро и за ничтожно малое время оказывается в центре Брандов. Можно подумать, что песчаная равнина освободилась от него одним ударом, как от паразита.
Подобный гигантской летучей мыши, которая пытается идти, как человеческое существо, прохожий обращает внимание на яркие огни постоялого двора. Он отправляется прямо туда и останавливается только для того, чтобы толкнуть закрытую дверь.
При виде того, как входит это большое тело, плоское и черное, на минуту деформированное движением вверх, которым он сбрасывает свой капюшон, у хозяев постоялого двора создается впечатление, что перед ними вдруг возникло само Лихо в человеческом обличье.
Он садится и заказывает выпить, он говорит так резко, что каждое слово звучит, как приказ.
— И куда это вы идете в такой час? — беспокоится женщина; на ее губах застыла натянутая улыбка.
Человек плотно прислонился к стене и вытянул ноги, длинные, как рукояти грабель. Не глядя на нее, он уклончиво отвечает:
— …Быть может, сюда… Быть может, туда…
Слоги резкими толчками бьются у него между языком и нёбом: можно сказать, он плюется булыжниками.
Хозяева, желавшие услышать другой ответ, попытались бы добиться этого при помощи лукавства, но он не проявляет ни малейшей тени любезности. Затем он протягивает руку к куску хлеба, который остался на столе.
Тогда женщина видит, какие длинные и тонкие у него пальцы; какие у него тонкие и ухоженные ногти, как если б он никогда не пользовался руками, чтобы заниматься каким-нибудь мужским делом. Это, должно быть, учитель из соседней деревни, думает она, и, чтобы ответить на слова незнакомца, она с запозданием выговаривает покорное «Ах!». Затем, опустив голову над тарелкой, она глотает кусок, который не сразу проходит в горло, настолько она под впечатлением того, как над ней насмеялся этот посетитель.
Как только хозяин гостиницы приносит ему флягу белого вина, незнакомец некоторое время пьет. Когда его стакан пустеет, он наполняет его до краев. При каждом глотке его взгляд скользит по входной двери, а его угрюмое лицо, кажется, силится оживить грубая улыбка… но это, должно быть, только игра тени, которую отбрасывает лампа, висящая над ним.