Скажи смерти «Да» - страница 31

Уверен он был, потому что от ресторана их никто не “вел”, а если кто и следил в кабаке, то вовсе не обязан был знать, кто такой Кореец. В любом случае, этот человек должен был увидеть, как Яша с Корейцем прощается, и киллерам передать, что Яша поехал один. Их целью был конкретный “Линкольн”, и ничто больше.

Он замолкает, достает сигару из коробки, и я машинально повторяю его жест, вспоминая вдруг, как 2 января 1994 года свистели вокруг меня пули в арке у японского ресторана. Свистели, почему-то не попадая в меня, — Кореец потом сообщил, что те, кто тебя убил, два рожка выпустили. Видно, я в рубашке родилась, если ни царапины на мне не было. Они свистели, и стекла сзади осыпались, и раненые стены выбрасывали из себя кусочки, а я стояла, застыв, ничего не понимая, помня только, как хорошо мы посидели и что сегодня годовщина нашей совместной жизни. До твоего “Мерседеса”, на который, кружась, садились крупные чистые снежинки, оставалось каких-то десять шагов. А я стояла и смотрела, как ты идешь вперед — не кидаешься к ресторану, не падаешь на землю, не опускаешься на колено, а идешь на них, с одним “Макаровым” против двух “Калашниковых”. И вздрагиваешь, отшатываясь назад, но снова делаешь шаг вперед и стреляешь, и крик из машины, и ты падаешь, чтобы больше уже не встать.

Я не в Лос-Анджелесе уже, где вечное лето, где сейчас Юджин сидит напротив, — я в снежной Москве, в январе 1994-го, из которой возвращаюсь назад, только когда чувствую руку на своей руке. Он, наверное, знает, о чем я вспоминаю, но не пытается меня успокоить. Он продолжает свой рассказ — потому что знает: успокаивать меня не надо. К тому же он прекрасно понимает, что мы сейчас не только любовники, но и люди, вместе рисковавшие жизнью, Микки и Мэлори из “Прирожденных убийц”, как он любил говорить, когда мы вернулись из Москвы. Он тогда признался, что беспокоится, боится, что я все еще переживаю, что убила человека, как когда-то переживал он сам после первого убийства. А после своего признания услышал от меня, что труп убитого мной банкирского телохранителя мне не снится и ему, Корейцу, следует быть пожестче.

Так вот, он выкатился через пассажирское сиденье, благо здоровенная Яшина машина поперек стояла: когда все началось, тот собирался въезжать в ворота. Те двое не заметили, конечно, Юджина, решили, что мертв уже случайно появившийся на тихой улочке американец. Они не ожидали никаких осложнений и продолжали поливать продырявленный “Линкольн” и “Чероки”. Оглушенные своими очередями, они не слышали, как он выстрелил дважды из-под “Линкольна”, помня, как альфовец учил стрелять, поражая не напрямую, но рикошетом. А когда услышал крик, понял, что попал, и, перекатившись и выскочив внезапно в районе капота, всю оставшуюся обойму всадил в того, кто стоял, — благо они не прятались, да и негде им было. И припаркованная метрах в пятидесяти машина рванула, когда киллер упал, но не к ним рванула — в обратную сторону.

Так просто все это звучит, словно он в солдатиков играл или перестрелка велась шариками для пинг-понга, — и я опять вижу, как это было на самом деле. Как отчаянно, одним рывком, вскакивает Юджин, зная, но не думая, что может сейчас получить разрывающую тело очередь. Как всадив в третьего из нападавших несколько пуль, снова падает за машину. Патронов у него больше нет, а есть очень большая вероятность, что тот, в кого он попал сначала, может, даже и не ранен вовсе, а ждет сейчас его появления, чтобы одним движением пальца поставить точку в его жизни. Мне страшно, холодно и страшно, но я горжусь им — потому что догадываюсь, что ему в тот момент было все равно, ему крови хотелось, хотя инстинкт самосохранения и заставлял подсознательно делать выверенные, четкие шаги. Именно этот инстинкт заставил его опуститься на колени и заглянуть под машину — чтобы, возможно, увидеть дуло и собственную смерть. Он заметил, как отползает кто-то, и не приходилось сомневаться в том, кто это. Бесшумно — он и в Москве так двигался, и здесь, в Америке, поражая меня всякий раз, внушая уважение, — обогнул “Линкольн” с другой стороны и одним рывком достал того, раненого, поднимавшего было ствол.