Сказка про монаха - страница 6

стр.

Цзянь-фэн оказался хорошим противником. Во всяком случае, он не боялся чень-дао, прекрасно знал его возможности, был гибок и быстр — придя в себя после едва не пропущенного удара, он одним прыжком он сократил расстояние разделявшее противников и ударил по древку алебарды. Ударил умело, не рискуя сломать цзянь, только отклоняя набирающее разгон оружие, навязывая иную траекторию.

Двое других бандитов, при виде такого, отошли в сторону и замерли, наблюдая схватку. Ли остался лежать, заливаясь кровью из головы.

Дзынь-дзынь-дзынь! Серию ударов пьяный хэшан парировал отступая, но раскрутить чень-дао и даже отвести его для замаха не смог, только отодвинул мечника, угрожая выпадом. И сам отступил. Противники стоили друг друга!

Новая серия — сверкание цзяня разбилось о глухую оборону. И опять никто из бойцов не получил преимущества — разбойник не позволил монаху разорвать дистанцию и использовать преимущества длинного оружия, но и сам не смог нанести удар.

Пьяный бродяга и молодой негодяй. Тупик. Выход из которого, похоже, зависел от того, как скоро кто-то из соперников выдохнется, или как скоро первый из них протрезвеет. Впрочем, запас алкоголя в утробе монаха был еще велик, и активное движение только способствовало его впитыванию. И-Жень становился все веселее. Внутренний смешок прорвался вдруг широкой ухмылкой навстречу горящему азартом взгляду Цзянь-фэна, и азарт последнего превратился в ярость.

Молодой человек отнюдь не был дураком. Гибельность ярости он понимал прекрасно. Но бороться с ней было так же гибельно, как и поддаваться ей. Рассудок, победивший чувство, бесплоден как сухая утроба старухи. Движения парня стали более продуманными и резкими. Как движения частей спускового механизма арбалета. Монах это не понял. Он ощутил. Как ощущают тепло и холод, сухость и влагу.

И-Жень засмеялся. Почему? Он не задавался этим вопросом. Просто засмеялся, как смеется в храме бронзовый веселый толстяк, пляшущий свой вечный танец. Ему понравилась игра. Отбить, обозначить угрозу… Обозначить? Нет! Угрожать! Здесь не место фальши! Инструменты должны играть разные партии, но вместе. Сменяя и усиливая друг друга… Сливаясь в единую мелодию.

Онемевшие свидетели вдруг поняли, что драка превратилась в танец. Быстрый, на грани невозможного, но слаженный танец. Шут и Воин. Смех и Гнев. Танец, в котором один дразнил и убегал, а второй догонял.

Первый понявший это бандит покрылся испариной. Он вспомнил, чем заканчивались редкие и тем более запоминающиеся представления бродячих актеров. Воин НИКОГДА не побеждал насмешника.

Понял это и противник И-Женя. Понял за миг до того, как нога его скользнула на потоптанной весенней траве… Юноша только распахнул глаза, когда его рука с мечом отклонилась от намеченной траектории… Зрачки его стали узкими, как игольные проколы — сильный удар сотряс кисть одновременно с ослепительным бликом лезвия… И изумленный парень откатился в сторону, не веря еще, что рука осталась целой!

Уже вскакивая, он сначала почувствовал, а потом и увидел — от благородного лезвия меча остался только короткий обломок.

И-Жень ощутил всю гамму его переживаний, в том числе и потрясение. И остановился, заученно завершив движение в новой стойке, с занесенным для удара оружием. В том, что удар будет смертельным, сомневаться не приходилось — парень не успел бы уклониться, и прекрасно видел это.

На поляне стало пусто: два других бандита шумно удалялись вниз по дороге, а Ли поднял залитую кровью голову.

— Ух… Однако, — толстый монах вдруг понял, что протрезвел. Да и смеяться расхотелось — в слишком плохую историю влез — сцепился насмерть с отпрыском сильного дома, да еще и при свидетелях…

Лицо парня скривилось от набегающих слез гнева и обиды. Он открыл рот для… Так и осталось неизвестным для чего, потому что его прервал Ли:

— Добрый господин! Не убивайте господина! Молю вас!

Парень поперхнулся. И-Жень тоже не нашелся с ответом.

Первым опомнился юноша. Гнев его, все еще бушующий в сердце, выплеснулся наружу яростными словами:

— Тебе повезло!

— Учитель всегда говорил мне, что легче всего оправдать неумение случайностью, — хэшан широко ухмыльнулся. Совсем не добродушно.