Сказка сказок, или Забава для малых ребят - страница 50

Тем же утром – еще прежде, чем Солнце взяло власть над территориями, которые согласилась уступить Ночь, – некие феи, проходя по саду, по причине какой-то досады не разговаривали между собою и не смеялись. Но когда перед их глазами явилось это повисшее в ветвях привидение, которое еще до положенного часа разогнало ночные тени своим видом, они принялись хохотать так, что чуть было не заработали грыжу. Раскрыв рты от столь редкого зрелища, они долго не могли их закрыть. И в благодарность за такую потеху каждая из них подарила старухе то, на что имела волшебную силу: все, одна за другой, сказали волшебное слово, чтобы ей стать молодой, красивой, богатой, благородной, добродетельной, желанной и удачливой. После этого феи исчезли, старуха очутилась в саду сидящей на бархатном сиденье с золотой бахромой, а дерево, в ветвях которого она только что висела, превратилось в балдахин зеленого бархата с золотым подбоем; лицо у нее стало как у девушки пятнадцати лет, столь прекрасной, что рядом с ней любая красавица была как стоптанный башмак рядом с изящной, идеально подобранной к ножке туфелькой. В сравнении с этой грацией все другие грации были достойны Ферривеккьи и Лавинаро[136]; где она делала победный пас веселым взглядом и ласковым словом, там другим оставалось играть в «прогоревший банк». А притом была она одета столь изысканно, с такою элегантностью и роскошью, что казалась носительницей королевского величия: золото ослепляло, драгоценности сверкали, от цветов рябило в глазах, а вокруг стояло столько пажей и девушек, сколько бывает народу в процессии в день отпущения грехов.

Тем временем король, набросив на плечи одеяло и надев башмаки, выглянул в окно – посмотреть, что там случилось со старухой, и увидал такое, что ему и во сне присниться не могло. С открытым ртом, как заколдованный, оглядывал он эту чудесную девушку и – то любовался волосами, которые, частью сбегая по плечам, а частью заплетенные в золотую косу, вызывали зависть у Солнца, то не мог отвести взора от бровей, выгнутых точно луки, без промаха поражающие сердца, то смотрел на глаза – эти фонари караула Любви, то созерцал ее ротик – эту любовную давильню, где Грации давили ногами гроздья удовольствия и выжимали чудесное «греко» и изысканное «манджагуэрра»[137].

У него все мелькало и кружилось в глазах, как у сошедшего с ума канцеляриста, когда он смотрел на все эти колье и ожерелья, струившиеся у нее по груди, на эти облекавшие ее драгоценные ткани и, разговаривая сам с собой, бормотал: «Я еще сплю или проснулся? Я в своем уме или теряю рассудок? Это я или не я? Из какого мушкета вылетела эта прекрасная пуля, чтобы сразить этого короля, повалив его наземь? Я пропал, я погиб, если срочно не оказать мне помощь! Как, откуда взошло это солнце? В каком саду вырос этот дивный цветок? Откуда вылупилась эта птичка, чтобы вытянуть из меня клювом, как червяка из земли, всю силу вожделенья? Какой корабль привез ее в эту страну? Какая туча пролила ее дождем на эту землю? Какие потоки красоты увлекают меня в море воздыханий?»

После этих слов король сбежал вниз по лестнице, встал перед помолодевшей старухой и, готовый, подобно червяку, ползти к ней по земле, сказал: «О клювик моего голубка! О куколка Граций! О ясная горлинка из Венериной колесницы! О триумфальная цепь Амура! Если ты не погрузила свое сердце в воды Сарно, если в твои уши не насыпали тростникового семени[138], если тебе в глаза не накакала ласточка – я уверен, что ты поймешь и увидишь боль и муку, которой и в упор, и рикошетом поразила мне грудь картечь твоих прелестей! Если даже ты не сознаёшь, что от золы твоего лица творится щелок, разъедающий мне грудь, что от пламени вздохов разгорается печь, в которой кипит моя кровь, – ты можешь судить хотя бы по тому, какая веревка вяжет меня от золота твоих волос, какие угли поджаривают меня от черноты твоих глаз, какая стрела пронзает меня от яркого лука твоих губ! Поэтому не загораживай железной решеткой ворот милости, не разводи мостов милосердия, не перекрывай проезжую дорогу сочувствия; и если не считаешь меня достойным получить амнистию от твоего милого лица, возьми меня хотя бы под караул благосклонных слов, выпиши мне охранную грамоту обещания и гарантийное письмо доброй надежды, иначе мои ноги вынесут вон отсюда вместе с башмаками и ты навеки потеряешь их колодку!»