Сказки дальних странствий - страница 10

«Чайковский» развернулся в бухте и вышел в залив, и вот тут-то мы сразу почувствовали — дела наши несладкие: ветер дул встречный, и волна била прямо по носу, создавая килевую качку, — свернуть от фарватера никуда нельзя, это не открытое море, слева и справа берега, над которыми стремительно неслись низкие густо-серые тучи…

Я не видел, откуда взялся этот огромный вал, только услышал, как капитан успел крикнуть в микрофон: «Внимание на баке! Всем укрыться!» — и едва прозвучали эти слова, как нос парохода ушел ввысь, на какое-то время под нами будто бы образовалась пустота, мы повисли над ней, и тут же пароход не выдержал этого полета и всей своей передней частью рухнул вниз; бак ушел под воду так глубоко, что мне показалось — обнажилась корма и стал слышен шум винтов, разрезающий воздух; во всяком случае, вся обшивка парохода вздрогнула, и огромный водяной вал, пенясь, прокатился по главной палубе, снося с нее все, что плохо было закреплено. Была какая-то доля секунды, когда мне почудилось — судно больше не выплывет, но вода, шипя, исчезла с палубы, и турбоход тут же выправился, и сразу же прозвучала команда Ник-Ника:

— Боцману доложить состояние команды!

Доклад последовал быстро; все, оказывается, обошлось, несколько матросов отделались небольшими ушибами — успели все-таки укрыться, благодаря команде капитана… Потом, когда много времени спустя мы вернулись в Сидней, то узнали: наш пароход успели сфотографировать находящиеся на берегу залива журналисты как раз в тот момент, как он всей передней частью зарылся в воду; эта фотография была напечатана во многих газетах, мы потом ее размножили на нашей копировальной машине, и у меня в каюте на стенке висит такая… И вот еще что любопытно: когда пассажиры получили эти газеты, то не могли вспомнить происшествие. Впрочем, никто из них его не видел, палубы были пусты, никому не хотелось торчать на них в скверную погоду, да и было послеотходное время, когда большинство пассажиров раскладывают вещи в своих каютах и знакомятся с барами; ну качнуло разок — это ведь быстро забывается, когда не видишь моря, да и турбоход наш хороший «морячок», во многих его каютах качку переносят легко… Но на палубе и на мостике…

Лоцман с белыми глазами раздавил в руках кофейную чашку. Он так и шел потом с нами до порта, так как лоцманский катер не мог выйти в залив.

Мы вышли в открытое море. Здесь шторм не был страшен нашему пароходу, и он лег на курс… Днем, после вахты, я вышел на корму, к нашему любимому местечку возле флагштока, и замер в удивлении. Два странствующих альбатроса невозмутимо летели за нами, сильный ветер не мешал, а помогал им, и они легко, не двигая крыльями, парили в воздухе; это были наши альбатросы, я узнал их — одного по подпалинке на белой груди, а другого по темно-коричневому блеску крыльев.

Меня, как и, наверное, всех остальных ребят в экипаже, в эти дни занимал капитан. Штурманы, конечно, к нему поближе: мостик — главное место на любом пароходе, да и капитан в первую очередь моряк, а уж потом все остальное; правда, на пассажирском судне слишком уж много этого остального: переводчики, администраторы, классные, ресторан с официантами, барменами… Но дело не в этом: капитан, или, как зовут его по морскому коду, мастер, отвечает за все, абсолютно за все, что происходит на судне, потому и дано ему право спрашивать со всех… Когда на завод или еще какое-нибудь предприятие приходит новый директор, у него есть время на знакомство с делами, на «раскачку», у капитана такого времени нет: с той самой минуты, как принял он обязанности по судовождению, активный работник, он все решает, и он отвечает за все.

Ник-Ник сразу взял круто: едва мы вышли в открытое море, как он собрал всех штурманов, очень коротко изложил требования: поступать только согласно правилам и инструкциям, ни одного самостоятельного решения, все — через него, на мостик появляться только в установленной форме, о ее изменении в зависимости от погоды он будет отдавать приказы, приход на вахту не в форме подлежит строгому наказанию, — впрочем, все это были обыкновенные капитанские требования, это же самое сказал в первый день и Лука Иванович, и все же нам сразу стало ясно: Ник-Ник не простит ни одного, даже малого нарушения.