Сказки Дании - страница 11
С этими словами Дюймовочка приникла щёчкой к ласточкиной груди.
Между тем ласточка не умерла, она только окоченела от холода, но Дюймовочка отогрела её, и ласточкино сердце снова забилось. Как известно, осенью все ласточки улетают в тёплые края, а если какая-нибудь замешкается, то непременно замёрзнет и упадёт на землю, будто мёртвая, и снег засыплет бедняжку.
Дюймовочка вздрогнула, услыхав странные глухие удары, – она ведь не знала, что это ласточкино сердце возвращается к жизни. Вдобавок птица по сравнению с девочкой была просто огромной. Однако Дюймовочка подавила страх, получше укутала ласточку и сбегала за листом мяты, который служил ей одеялом, чтобы укрыть им ласточкину голову.
На следующую ночь девочка снова прокралась к ласточке. Та совсем ожила, только была очень слаба, но всё-таки смогла открыть глаза. Гнилушка в руках Дюймовочки озаряла подземелье тусклым светом, но другого фонаря у неё не было.
– Спасибо тебе, милое дитя! – произнесла ласточка. – Я так славно отогрелась. Скоро силы вернутся ко мне, и я улечу из этого подземелья к солнышку.
– Увы! – возразила Дюймовочка. – Сейчас зима, всюду снег и лёд. Оставайся лучше здесь, а я буду за тобой ухаживать.
И Дюймовочка принесла ласточке полный лепесток свежей водицы. Напившись, ласточка стала рассказывать, как поранила крыло в ежевичнике и отстала от своих сородичей, которые летели на юг. Выбившись из сил, она упала на землю – а дальше ничего уже не помнила.
Всю зиму провела ласточка в подземной галерее, а Дюймовочка тайком за ней ухаживала. Ни крот, ни мышь ничего не пронюхали – уж они бы не потерпели в своих владениях какую-то глупую свиристелку!
Пришла весна, пригрело солнышко, и Дюймовочка открыла дыру, которую когда-то проткнул в потолке крот. Целый сноп солнечного света ворвался в подземелье, ярко осветив Дюймовочку. Тут-то ласточка и спросила, не хочет ли её спасительница улететь в зелёную рощу. Дюймовочке давно надоело подземелье, но она знала: мышь огорчится, если сбежать от неё вот так, не прощаясь. В конце концов, мышь всю зиму давала ей пищу и кров!
– Нет, я останусь, – вздохнула Дюймовочка.
– Что ж, тогда прощай, добрая девочка! – отвечала ласточка.
В следующий миг она взвилась под самые облака. Дюймовочка проводила её глазами, полными слёз, – она очень привязалась к ласточке.
– Кви-кви! – щебетала ласточка, кувыркаясь в облаках.
А Дюймовочка чувствовала себя очень несчастной. Мышь запретила ей выходить на солнышко, а всходы на поле выросли и окрепли, стали настоящим густым, непролазным лесом для бедной крошки.
– Ты теперь невеста, – сказала полевая мышь. – Тебя, Дюймовочка, посватал наш сосед, крот. Удивительное везенье! Принимайся-ка за работу. Свадьба осенью, и ты должна успеть соткать себе приданое. Не хватало ещё, чтобы у избранницы такого солидного господина обнаружился недостаток в белье да чулках. Ну а уж замужем ты никакой нужды знать не будешь.
И полевая мышь засадила Дюймовочку за прялку. Каждый вечер наведывался жених и принимался рассуждать о том, что лето, слава богу, скоро кончится и солнце перестанет высушивать землю; тогда-то они и сыграют свадьбу! Бедной Дюймовочке такие речи вовсе не нравились. Крот казался ей глупым и самодовольным – как идти за такого замуж?
Каждое утро и каждый вечер девочка потихоньку выбиралась из мышиной норы. Ветерок шевелил колосья, и тогда Дюймовочка видела голубой лоскут неба и думала о том, как славно сейчас на воле, в роще или на лужайке. Вот бы снова повидать ласточку, мечтала Дюймовочка; но ласточка почему-то не появлялась – должно быть, жила теперь далеко от поля.
К осени приданое было готово.
– Свадьба через четыре недели! – объявила полевая мышь. – Ну, чего куксишься? Радоваться должна и меня благодарить! Быстро улыбнись, не то я тебя укушу! Этакого жениха себе отхватила, да ещё и недовольна! Даже король не носит такой чудесной бархатной шубы, а уж сколько у крота припасов – век голода не узнаешь!
Наконец настал день свадьбы. Крот явился за своей невестой, чтобы увести её в тёмное подземелье. Бедной Дюймовочке отныне следовало забыть про солнышко и свежий ветерок – ведь подобные вещи вызывали у крота отвращение.