Сказки и легенды - страница 57

Почетные послы стояли в немом изумлении. Словно каменные идолы, взирали они на пророка, будто сам бог вещал его устами. Он же, отойдя от них, приблизился к двум белым быкам, товарищам своим в тяжелом труде, снял с них ярмо и, освободив от работы, пустил на волю. Они радостно запрыгали по густой зеленой траве, но вдруг стали заметно худеть и растаяли, как легкий туман, совсем исчезнув из глаз. Затем Пржемысл скинул с ног крестьянские деревянные башмаки и пошел к ближайшему ручью омыться.

Его облачили в богатые одежды, он опоясался рыцарским мечом и надел золотые шпоры, после чего ловко вскочил на белого коня, покорно подставившего ему спину.

Теперь, когда все было готово и он собрался покинуть поле, до сих пор принадлежавшее ему, он приказал послам взять с собой деревянные башмаки, ибо хотел сохранить их в знак того, что выходец из простого народа был облечен властью правителя Богемии, дабы они напоминали ему и его потомкам, что не следует заноситься своим высоким положением и, помня о происхождении, почитать и защищать крестьянское сословие, из которого вышли сами. Отсюда пошел старинный обычай — в день коронации ставить перед королем Богемии пару деревянных башмаков, — обычай, сохранявшийся до тех пор, пока не угас род Пржемысла по мужской линии.

Выросшее из палки ореховое дерево цвело и приносило плоды. Корни его широко разрослись и дали новые побеги, и в конце концов вспаханное поле сплошь превратилось в ореховую рощу, приносившую жителям близлежащих деревень, поля которых были в этой округе, большой доход: в память о чудесном первом дереве богемские короли пожаловали общине особую льготную грамоту, освобождавшую ее от всех податей, когда-либо существовавших в стране, кроме кружечки орехов, которую та обязывалась поставлять ежегодно. Этой прекрасной привилегией пользуются, по преданию, их потомки до сего времени.

Хотя резвый конь, гордо несший на спине жениха к своей госпоже, казалось, обгонял ветер, Пржемысл вонзал ему в бока золотые шпоры, заставляя ускорять бег. Быстрый галоп коня казался ему черепашьим шагом, так горячо было желание вновь увидеть прекрасную Либушу, образ которой, после семи лет разлуки, стоял перед его мысленным взором как живой и казался таким же прелестным и юным. Он жаждал не просто полюбоваться ею, как любуются прелестным цветком на пестрой куртине в саду, но заключить с ней счастливый союз, венец взаимной любви. Пржемысл стремился лишь к миртовой короне, которая, по иерархии влюбленных, сверкает много ярче королевской короны, и если бы он положил на одну чашу весов земное величие, а на другую — любовь, то чаша с богемским государством без Либуши высоко подскочила бы вверх, как обрезанный дукат на золотых весах менялы.

Солнце уже клонилось к закату, когда новый герцог торжественно был доставлен в Вышеград. Либуша в то время гуляла в саду и собирала в корзиночку зрелые сливы, когда ей доложили о прибытии ее суженого. Она скромно пошла ему навстречу и приняла как жениха, ниспосланного ей богами, скрыв за видимой покорностью, что это выбор ее сердца, а не воля невидимых сил.

Взоры всего двора с большим любопытством устремились на вновь прибывшего. Но все видели только стройного красивого юношу. Разглядывая его, многие придворные мысленно сравнивали его с собой и не могли уразуметь, почему боги отвергли приближенных Либуши и пожелали дать в помощники для управления государством и в спутники жизни молодой герцогине смуглого пахаря, а не румяного воина из их среды.

По лицам князя Владомира и рыцаря Мицыслы было особенно заметно, что они неохотно отказались от своих притязаний.

Оправдывая решение богов, Либуша убеждала всех, что незнатное происхождение землепашца Пржемысла вполне вознаграждается равноценными качествами: исключительным умом и проницательностью. Она устроила великолепное пиршество, нисколько не уступавшее обеду, которым гостеприимная царица Дидона[93] в древние времена угощала благочестивого Энея. После того как заздравный круговой кубок обошел гостей и все усердно приложились к дарам покровителя радости