Сказки и легенды пушкинских мест - страница 2

Он и говорит: „Вы поезжайте и скажите своему царю: пусь он связе шелковый невод и выеде на морё. Первый раз рыбе много попаде, вторый раз еще больше, а в третий раз попаде три щуки-белорыбицы. Тыих он пусть пустит, а этых возьме. И это сварить, сготовить и дать царевне поесть — и тогды он узнает, куды народ девается“.

Оны приехали к царю, рассказали — он это и сделал. Ему не за шелком, не за неводом (дело станет). Поймал три щуки-белорыбицы, изготовила кухарка, сама перва покухала и царевны дала поесь, а уже своей суке дала косточки облизать — она все переголодала. Оны обеременели, родили все по сыну. Ну, как их назвать? Одного назвали: Иван-царевич, другого назвали Иван-кухаркин, третьего назвали Иван-сучкин-плошкин.

Оны росли не по годам, а по часам и по минуточкам, выросли большие, стали у царя проситься узнать: куды наши сестры и братья деваются? Он ответил: „Вы млады въюноши, а все-таки я вас благословляю. Вот ступайте, у меня есь три стоила, ступайте, выбирайте любых лошадей в любое стоило“. Вот он пошел, Иван-сучкин, влез в стоило, свиснул-гаркнул молодецким голосом, богатырским похвистом — все полегли, один на коленки пал. Он сказал: „Вот это табе, Иван-царевич!“ Он влез и в другое стоило и там также. Другого коня он дал Ивану-кухаркину. Потом в третье влез. Как хвиснул, вси полегли, одинь конь только ушам залопотал и одна лошадь, немудренькая, отвечае: „Да, Иван-сучкин-плошкин, плошки лизал,не пужай ты меня, не боюсь я тебя; накорми ты меня яровой пшеной, напой сладкой сытой, я буду вам верная слуга“. Вот оны пришли, говорят отцу: „Теперь поедем“. А эта лошадь говорит: „А ты, говорит, садись лёгенько, держись крепенько“.

Оны поехали; ехали, ехали, ён и говорит: „Что ж мы, братья, едем, у нас нет бо́льшего брата, ково мы будем слушать и нет у нас вру́чия никаково. Давайте выбирать бо́льшего брата! Вон, говорит, заедемте в кузницу, скуемте по вру́чею“. Оны сковали по палице-буевице, чтобы биться. „Ну вот, говорит: давайте кидать вверёх, кто выше кине и перейме, тот и будет бо́льший брат“. Оны стали кидать, те кинули невысоко и не переняли, а он кинул, говорит: „Теперь пойдемте чаю попить, потом переймем“ (высоко кинул). Попили чаю, напились, и потом вон переня́л. Сказали теперь: „Ты будешь бо́льший брат, мы будем слушать тебя“.

Проехали немного: стоит изобка и теке река — Калиновка, и на той реке мост и написано: „Кто буде проходить через эту реку — не пропускать ни пешего, ни конного“. И оны вошли в эту изобку. Приходи ночь, он говорит: „Вот теперь тебе идти, Иван-царевич, караулить на этот мост“. „Што ж, говорит, пойду“. Он с ним пошел. Пришли туда, он говорит: „Смотри, братец, ты теперь никово не пропускай“. Сам пришел, лег спать, но ему не спитца, пошел сам. Приходи туды — он спит.

Только пришел и слышит за три версты богатырский стук.

Вот на мост въезжае змей, у нево конь спотыкается. Змей и говорит на своего коня: „Что ж ты, волчье мясо, спотыкаесься, ты, орлиное мясо, спырхаесься, на меня невгоду слышишь или сам на себя? Ведь у царя-то шелковый невод еще не све́зен, а хотя и свезен — три щуки-белорыбицы еще не пойманы, а хотя бы пойманы, — так ихных ворон костей не занесет, сорока в пузырьке не принесе“. Он вышел и говори: „Добрый мо́лодец сам заходя“. — „Ага, говорит, ты, говорит, мне попался“. Он как его ударил — по след в землю вбил, а ён змея ударил — три голове от разу снес. Кинул тулово в ре́ку, голову под камень, а сам домой пошел. Пришел, лег спать.

Наутре́ приходи брат и спрашивает ево: „Слышал ли ты ково, видел ли ты ково?“ Он говорит: „Никово не слыхал и не видел. Только слышал, что-то в Калиновку-реку шлепнуло“. Вторую ноц второво брата повел, Ивана-кухаркинова. Пришел домой, ему опять не спится, пошел сам опять. Сел под мост, слышит за шесь верст богатырский стук. Опять так на мост взъезжае, конь спотыкается... [повторение]. „Давай драться, кто ково собье: или вы меня, или я вас“. Ну вот, змей его как вдарить, так от разу след весь в землю вбил, а он его как вдарил — так от разу три голове́ снес. Вот он и говорит: „Змей