Сказки Италии - страница 3

— О! Вам это показалось, — отвечала Головешечка со своим обычным смехом.

Дело дошло также и до ушей царевича, которому минуло уже шестнадцать лет. Он был большой гордец, и, когда ему случалось встретить на лестнице дворца Головешечку, бегущую с доской на голове или с корзиной на плечах, то он обыкновенно отворачивался, чтобы ее не видеть, так как его тошнило при одном взгляде на нее.

А один раз царевич встретил Головешечку на площадке лестницы, и ему показалось, что она задела его лотком; он страшно разозлился и пихнул ее ногой. Головешечка упала и покатилась по ступенькам лестницы, при этом все хлеба и булки рассыпались и потеряли форму. У кого хватило бы смелости отдать их царице в таком виде?

Головешечка вернулась домой, плача и охая.

— Что случилось, дочь моя? — спросила ее мать.

— Царевич пихнул меня ногой и опрокинул лоток.

— Пусть будет Божья воля! Царевич волен делать, что хочет.

Соседки были вне себя от восторга.

— Царевич пихнул ее ногой, — говорили они, — так ей и надо, Красному солнышку.

Прошло еще несколько лет. Царевич вздумал, наконец, жениться и послал сватать дочь короля испанского. Но посланник явился к ней слишком поздно: она уже вышла замуж как раз накануне его приезда.

Царевич хотел казнить посланника, но тот доказал ему, как дважды два — четыре, что он употребил на свою поездку двенадцатью часами менее, нежели другие посланники. Тогда царевич послал его сватать дочь короля французского. Но посланник приехал опять слишком поздно: и та принцесса вышла замуж как раз накануне его приезда.

Узнав об этой новой неудаче, царевич даже заплакал от огорчения и долго никак не мог успокоиться.

Царь, царица и все министры собрались вокруг него.

— Разве нет больше принцесс на белом свете? — говорили они, вот хоть, например, дочь короля английского, — можно послать к ней.

Бедный посланный полетел, словно пущенная из лука стрела, и ехал дни и ночи, пока не приехал в Англию.

Но такова уж была судьба! И дочь короля английского также вышла замуж накануне его приезда. Вообразите себе, что было с царевичем. Однажды, чтобы немного рассеяться, он пошел на охоту, потерял своих товарищей, заблудился в лесу и никак не мог найти дороги. Проблуждав весь день, он уже под вечер заметил избушку, стоявшую посреди леса. Дверь ее была отворена, и в ней сидел старик с длинной бородой; он, казалось, только что развел яркий огонь и собирался ужинать.

— Добрый человек, — обратился к нему царевич, — не можете ли вы указать мне дорогу из лесу?

— А? Наконец-то ты пожаловал! — проговорил старик.

— Добрый человек, вы меня не знаете, я ведь царевич! — ответил он.

— Царевич ты или нет, — а возьми этот топор и наколи-ка мне немного дров! — сердито сказал старик.

Царевич, боясь, чтобы он не рассердился, ничего ему не ответил, и молча наколол дров.

— Царевич ты или нет, а послужи-ка мне за столом!

Делать было нечего, бежать некуда, бедный царевич вынужден был исполнить и это приказание и стал прислуживать старику за столом.

Наконец, старик дал ему остатки от своего ужина и сказал, указывая в угол:

— Ложись туда, вот твое место!

Дело в том, что старик этот был повелитель леса — могучий маг и чародей.

Несчастный царевич молча свернулся на охапке соломы в уголке, но никак не мог уснуть.

Между тем царь и царица давно уже оплакивали его смерть и носили по нему траур. Но однажды, неизвестно, как и через кого, до них дошла весть, что царевич стал рабом лесного волшебника. Царь тотчас же послал к нему своих гонцов, обещая отдать ему все свои сокровища, если он только отпустит царевича.

— Я гораздо богаче вашего царя, — ответил старик с пренебрежением.

Велико было отчаяние несчастного отца, когда он услышал такой ответ.

Думал он, думал, что тут делать, и, наконец, опять отправил гонцов, велел им спросить, чего желает волшебник. — Пусть он требует всего, чего хочет; я готов пожертвовать даже и собственной жизнью, — сказал царь.

— Если царь пришлет мне хлеб и булку, просеянные, замешанные и испеченные руками царицы, то царевич будет свободен, — сказал волшебник.

— О, это пустяки! — воскликнул царь, когда ему передали его слова.