Сказки о русском слове - страница 15
здесь — не просто «трудись», а «трудись как раб, невольник, то есть раб божий», что особенно и подчеркивается недвусмысленным повелением покоряться духовенству.
О том, как приходилось работать крестьянам в эпоху русского средневековья, «сказывает» мрачная история крепостнической эксплуатации. Не говоря уже о нищете и голоде, над ними вседневно, постоянно висела угроза расправы, которая в хозяйственных распоряжениях, или «указах», их владык облекалась в зловещие формулы, вроде излюбленного обещания крупного вотчинника А.И. Безобразова «снем (сняв) рубаху, ободрать». Об условиях труда ремесленников дает известное представление жалоба иконописца. «Посадил ты меня, — взывает он к барину-нанимателю, — в такую погибел(ь)ную и худую избу что ни дела в ней ни покою тол(ь)ко мукою замучилис(ь) и глаза выкурили и совсем огноилис(ь) от поту и мокреди иконные дела портятся и делат(ь) и писат(ь) в ней невозможно хлеба и соли от милости твоей и харчю довол(ь)нова нет хлебом и солью и дровами заставил ты меня скитатца и хлебом по деревням побиратца», и далее горестно восклицает: «всяк дивится чем мы живимся кто лапти плетет тот слаще нас пьет и ест… ис сапогов в лапти обуваюсь и кожи х костям присушили» (Источн. XVII — нач. XVIII в., 45).
Для древних писцов-профессионалов их занятие было ремеслом и поэтому, разумеется, именовалось также работой. Неудивительно, что впоследствии и дьяки и подьячие, писавшие в старинных учреждениях, тоже в них работали, а не служили. Ограничимся одной иллюстрацией: «А в роспросе донские станичники… про нево, Михайла, сказали, что он у них на Дону человек знатной и у государевых дел и у войсковых писем работает войсковым дьячьим имянем давно» (1650 г.)[45]. Особенно охотно приказные дельцы работали за так называемые почести и другие взятки деньгами и натурой. В частной переписке XVII. в связи с вершением дел в приказах, нередко толкуют о гостинцах, потчевании и почестях, необходимых для задабривания этой приказной саранчи. «Помочь в твоем дѣле по моему челобитью учинилась Ларивоном Дмитриевичем», — пишет некий радетель одному из своих «добродеев» и многозначительно советует подумать о почести Лариону и дьякам Казанского приказа, чтобы и в дальнейшем было «лутчи и прочнее» (ГБЛ, ф. 29, № 1641). В другом письме читаем: «В Судном Московском приказе с под(ь)ячими говорил и они хотели тебе дружбу учинить да нечим попотчиват(ь)» (Пам. XVII ст. 39).
Не исключалось и странное, на первый взгляд, употребление в среде духовенства глагола работать (в церкви) вместо глагола служить, казалось бы, в таких условиях единственно нормального. Например, дьячок при Церкви в Ливнах, прося об утверждении в этой должности, в 1692 г. писал преосвященному Евфимию: «Работаю я, богомолец твой, у той церкви во дьечках, а новоявленной памяти мне, богомольцу твоему, не дано»[46]. Один из именитых москвичей обращался к духовному владыке за позволением молиться в церкви на его московском дворе, когда бывает «досужно», так как, занятый службой при царе, он иногда и «поиспоздается». «И ты государь, — писал проситель, — прикажи вели (священнику. — С. К.) поджидат(ь) потому что мы вселды живем при государьскои милости извесно то тебе государю моему что мы не досужны а за труды государь священнику со вторицею буду за роботу подаяние подават(ь)» (ЛОИИ, ф. 117, л. 294). Духовенство работало не потому, что богослужение походило на физический труд крестьянина. Употребление глагола работать здесь определялось иными причинами. Уменье читать и писать составляло профессиональную черту духовенства. По этому признаку оно сближалось с древними писцами-профессионалами. Читая и списывая церковные книги, писцы занимались богоугодным делом — работали для бога. Предполагаем и влияние церковной книжности, в которой служение людей господу понималось именно как работа смиренных рабов божиих. Служение в церкви к такой работе относилось прежде всего.
Вероятно, сходное значение глагола отозвалось в бунинских «Сказках». [Яков: ] «Было так-то, не хуже нашего, село с плохим приходом, и никогда, значит, священники эти там не жили, потому как не могли себя обрабатывать, а жил один поп в большом селе в трех верстах от этого, — один, стало быть, на два села: раннюю обедню, положим, тут служит, а позднюю едет туда служить. Один и потребности все справлял — и похороны и причастие».