Сказки Старой Эль - страница 9

– Эй, дети! – Вэй появилась в проёме шатра и поманила их. – Заходите. Идите в дом. И его заносите.

В шатре она вручила Павле огромную миску с обрезками и потрохами и отправила кормить собак. Вдвоём с Ларой они склонились над лежанкой, на которую Павле опустил спящего.

– Ай-вэй, – тихо вздохнула шаманка. – Вам надо спешить, дети. Его время утекает быстрее, чем солнце топит снег весной. Но не бойся, девушка-лоза, – она посмотрела на Лару, чье лицо похудело и истончилось почти так же, как и его. – Вы успеете. А теперь иди пей. Вон там в котелке, у очага. Тебе сварила. Чтобы сны твои были ровными, как снежное полотно за стеной.

Всю ночь стучал бубен, выверяя стук сердца спящих и неспящих. Павле сидел у очага и вырезал из бруска ложку, подарок для старой Вэй.

А на утро они ушли. Умчались по белым полям.

Лара стояла позади, держалась за кожаную перевязь на груди Павле. Человек-дракон спал.

Они ночевали крошечном шатре из шкур, который натягивали на сани, спали так тесно, что дыхание смешивалось и сны переплетались. Отвар шаманки не помогал, скоро Павле и вовсе вылил в снег прокисшую жидкость. Каждое утро, встречаясь глазами с Ларой, Павле видел, как все больше шальных золотых искорок пляшет в них. «Мы успеем», – твердил он. Лара улыбалась в ответ и ни разу не сказала, какими были его глаза. Дракон ворочался в шкурах, всё чаще размыкал ресницы и беззвучно шевелил губами – просил пить. Лара топила снег в ладонях и давала ему, не сходя с саней. Павле щёлкал кнутом над ушами собак. Они мчались дальше.

Когда перед ними стала стена Великого леса – хвойные великаны и древние секвы выстроились у границ – Павле разрезал упряжь, отпустил собак.

– Не бойся, они доберутся обратно. Или станут жить сами по себе.

Лара собрала их небогатую поклажу, а он взвалил спящего человека себе на плечо. Дракон не любил лес, отчаянно жмурился и скалил зубы.

– Пойдем, Лара, – свободную ладонь он протянул ей, и она, подумав мгновение, всё же вложила свою увечную руку в его.

Лесные люди вели их по подвесным мостам и по земным дорогам, среди проталин и первых робких ручьёв. Дракон щурился, и от нестерпимого блеска его золотых глаз в сердцах рождалась тревога, повинуясь его нетерпению, люди спешили, суетились, но всё чаще спотыкались. И в один день Лара не выдержала и завязала ему глаза своей вышитой головной повязкой, совсем старой, поблекшей, но всё еще хранимой – в память о доме. «Спи, дракон, – шепнула она. – Не смущай наши сердца, тогда мы успеем в срок». Он зло зашипел в ответ, но был слишком слаб, даже руки не мог поднять.

– Как ты стал драконим хранителем, Павле? – спросила она, когда до родных мест оставался последний переход – они ночевали у Озёрных пещер.

Он аккуратно снял с шеи цепочку с золотым зеркальцем, провёл пальцем по краю пластины и осторожно положил на землю, возле костра. Затем достал из поясной сумки нож деревянную заготовку, которую начал выстругивать.

– Когда я в первый раз прошел Великий лес до конца, я вышел к океану, нет, не к тому стылому и в льды закованному – я вышел на западное побережье. Там бегут могучие реки, пашни золотятся колосьями, в садах растут тонкие деревья, они все увешаны плодами – яркими, круглыми – и ягодами. Там птицы поют иначе. Туда они улетают, когда наши леса сковывает зимняя стужа. Там мне, жадному до любого знания, встретился старик. Впрочем, он был ещё не слишком стар, но уже совершенно сед. Я вырезал ему шкатулку и чинил перья, он всё писал и писал, тогда я попросил научить меня тем странным символам, что он рисует на бумаге. Он долго молчал, много дней. Но каждый раз смотрел так, словно насквозь меня иглой прошивал – так сапожник кожу с подошвой соединяет. А когда решил – годится, мол – то сразу и обучил всему, что знал. Он был драконим хранителем. Его звали Сор… Он рассказал мне, что у каждого дракона – а всего он видел трёх на нашей земле – есть свой источник. У изумрудного – далеко на юге, в скалах, где шумят водопады. Этот дракон любит море и не боится влаги. У чёрного – ещё дальше, за морем, на островах. Но всё же он долетает и до нашего побережья. А у песчаного, – Павле понял голову, – в степи. Среди моря трав. Сор разыскал тот, что среди водопадов, и степной. И нарисовал карту. Иглой и краской он начертил её на моём теле.