Сказки тряпичного толстяка - страница 2

Иногда, обычно это бывало по выходным, мама брала меня, пересаживала на край телевизора и протирала пыль на моей полке. Мне это очень нравилось, потому что я не люблю пыль. Когда наступала ночь, можно было немного поразмяться. Вы никогда не поверите, что творилось в комнате ночью. Цветы, которых много стояло на подоконнике, начинали переговариваться. Мадам Герань обычно жаловалась соседям на то, что мама редко её поливает, а маленькое деревце Бансай, которого перенесли в большую комнату из спальни, наоборот, радовался, как тут светло и тепло бывает днём, и всем говорил, как хорошо ему теперь стоять на этом самом окне.

Стеклянная Кошка, про которую я вам уже рассказывал, потягивалась, сходила со своей стеклянной подставки и начинала прогуливаться по полке взад и вперёд. Она была белого цвета с рыжими пятнами, такая тонкая и красивая, и имела длинный-предлинный хвост. И ещё на шее она носила тёплый белый шарф, который свисал почти до самых кончиков её лап. Стеклянная Кошка почти никогда не ходила дальше своей полки. Видно было, что она всем довольна и никуда больше не хочет.

А я слезал со своего места и обычно шёл проведать своего лучшего друга. Да-да, представляете, у меня завёлся друг. Он тоже стоял на окне и его звали Цветок. Почему, спросите вы? Почему не Кактус, не Комнатная Роза или, например, Диффенбахия? Ведь у всех цветов есть имена. Да, всё это так. Только настоящего имени моего друга не знал никто, даже мама с папой. Поэтому мы все звали его просто Цветком. Он и выглядел не так, как другие цветы: из тёмно-зелёного горшка с белыми полосками, где он рос, расходилось во все стороны множество отростков, похожих на щупальца осьминога, и они были все в шипах. Но что было странно, так это то, что они почти совсем не кололись, как, например, шипы розы. Вот этого я никак не мог понять. А раз или два в год мой друг цвёл каким-то необычным коричнево-пятнистым цветком. Вот такой был у меня друг.

Я забирался по шторе к нему на подоконник, садился рядом с ним, и мы оба глядели в ночь. Во дворе, на который выходило наше окно, был всего один фонарь. И его света нам было достаточно, чтобы видеть небольшой магазинчик около нашего дома, часть дороги, припаркованные машины и редких ночных прохожих. В темноте все они были чёрными и серыми. Наблюдать за прохожими было нашим любимым занятием. Мы всегда пытались отгадать, откуда и куда они идут. Почему ночью они не спят в своих постелях, как другие? Цветок сказал мне, что, наверное, некоторые люди, как и я, могут жить только ночью. Похоже на то.

А ещё мы видели ночное небо. Оно тоже было тёмным, как и сама ночь, но было усыпано множеством звёзд. Какие-то светили ярче, какие-то чуть слабее. Наверное, они были старше тех, ярких звёзд, и уже устали светить, поэтому-то не слишком старались. Так думали мы с Цветком. Но самое главное, на небе была луна. Цветок сказал мне, что она старше всех этих звёзд, и больше их, и светит ярче, потому она и главнее. И я соглашался с ним. Это ведь от луны исходило столько света, что даже если погасить фонарь под нашим окном, всё равно будет неплохо видно.

Кстати, знаете ли вы, что ночь на самом деле совсем не тёмная? То есть, конечно, она темнее дня, но её нельзя назвать тёмной. Так считают только те, кто не дружит с ней и не знает её. Как-то я слышал, как по телевизору один человек сказал «тёмный как ночь». Уж он-то точно с ней не дружил. Что можно назвать по-настоящему тёмным, так это тени. Потому что даже у самой тёмной ночи есть луна и звёзды, чтобы её освещать, а ни у одной тени ничего этого нет. Можете мне поверить. Я видел много ночей.

Иногда, особенно в летние ночи, когда на небе не было облаков, луна казалась очень близкой. Казалось, она спустилась почти к самому нашему дому и заглядывает в наше окно. В такие ночи мне очень хотелось как-нибудь залезть на неё и посмотреть на всё оттуда, с самого неба. Думаю, если её вежливо попросить, она бы согласилась покатать меня на загривке. Я спрашивал об этом у Цветка, но он отвечал, что луна очень далеко от нас и если её попросить, то она не услышит, поэтому залезть на неё никак нельзя.