Сказки Золотой Праги - страница 11
Пришлось Бабе-яге дальше на своих на двоих бежать. Возле бычка опять она девицу догонять стала да кричит ей противным голосом:
— Ах ты, такая-сякая! Погоди, вот я с тебя всю позолоту этим гребешком сдеру.
Но бычок пропустил девицу, а на Бабу-ягу, рога наставив, кинулся. И загнал ее бог знает в какую даль.
Пробежала наша девица часть пути. Возле груши Баба-яга опять за ней по пятам гнаться стала. Но дерево взяло и свалилось на Бабу-ягу, да чуть-чуть ее не задавило.
Когда Баба-яга вылезла из-под груши, девица была уже возле собачки.
— Ах, милый песик, помоги мне! — взмолилась она, потому что Баба-яга опять уж ее настигала. Собачка была теперь крепкая, проворная. Она выскочила навстречу Бабе-яге, изорвала на ней одежду и искусала ее.
Девица что есть мочи побежала дальше. Оглянулась, только когда мостик перебежала. Теперь, слава богу, она была за рекой. Глядит, а Баба-яга уж на мостик взошла. Но только взошла, мостик под ней нарочно перевернулся, и Баба-яга бултых в воду по самые уши! Стала она тонуть, а все кричит вслед убегающей:
— Погоди же ты, обезьяна негодная! Только до тебя доберусь, всю кожу сдеру. Видишь эти гребешки?
Но напрасны были все ее проклятья и угрозы: перебираться через реку она побоялась.
Наша золотая девица уже подходила к дому. Подходит и слышит — на отцовском дворе петух запел:
Но золотая девица не пошла в дом: мачехи побоялась. А пошла она к колодцу, где прежде плакала. Пришла и села возле него. Увидела ее там мачехина дочка, побежала скорей к матери:
— Мама, мама! Та-то ведь со службы уж вернулась, и кабы ты видела! Вся в золоте!
— Что ты врешь?
— Верно говорю: у колодца сидит.
Побежала мать к колодцу. И, хитрая такая, притворилась ласковой, стала звать падчерицу в дом. А все ради того, чтобы разузнать, где та была и как бы дочке тоже озолотиться. Только падчерица вошла в комнату, все кругом так и засияло. Тут мачеха стала еще приветливей, осматривает ее со всех сторон и превозносит до небес, а свою дочь ну бранить и ругать:
— Вот видишь, видишь! Кто по свету походит, тот всегда чего-нибудь раздобудет. А ты только и знаешь дома торчать. Шла бы, красавица, в люди, чтобы из тебя что-нибудь вышло!
— Что ж, — отвечала дочь. — И пойду. Почему бы мне не пойти? Только пусть расскажет, куда идти-то.
Падчерица подробно рассказала ей, куда. А мачеха собрала родную дочь в дорогу, да не так, как падчерицу собирала. Напекла ей сдобных булок, велела одеться во все новое и пошла далеко провожать. Да еще батожок сама несла. А та шагала гордо, идя поступать на службу, за которую ее должны озолотить.
Шагала она, шагала и подошла к мостику. Но не стала с ним здороваться и ничего ему не сказала. А когда мостик попросил перевернуть его другим боком, потому что с этого уж очень его потоптали, она ответила:
— Больно нужно мне с тобой возиться!
Пришла к тому месту, где собачка лежала. Попросила собачка ее почистить и обещала отслужить. Но белоручка ответила, что до такой вшивой дряни не дотронется. На грушу и не взглянула. Бычка, только завидела, подальше обошла. Пришла к печи. Печь и на этот раз жарким огнем горела. Стала она просить девицу, чтобы та, ради бога, не дала ей сгореть: я, мол, тебе отслужу. Но девица притворилась глухонемой. Наконец пришла в лесок, к той самой избушке. Вошла в дом, видит: Баба-яга за столом сидит.
— Дай бог счастья, хозяйка! — поздоровалась.
— Дай бог и тебе счастья, девица! — ответила Баба-яга. — Куда путь держишь?
— К тебе пришла. Возьми меня на службу.
— Отчего ж не взять? Будешь у меня одиннадцать комнат подметать. Только вон в ту, двенадцатую, смотри не заглядывай, а не то тебе несдобровать.
— Ладно, ладно, хозяйка. Уж как-нибудь сделаю.
И с этими словами расположилась, как дома.
Подметала она, подметала одиннадцать комнат и все никак не могла дождаться, когда же Баба-яга из дому уйдет. Вот раз та пошла в костел. Мачехина дочь — шмыг! — прямо в двенадцатую комнату. Как увидела золото, бросилась к кадке и вся, как есть, в него окунулась, чтобы можно было и из волос и из платья потом его выжать. Да вся мокрая давай бог ноги!