Сказочные повести. Выпуск девятый - страница 12

Папаша втянул меня в камеру и захлопнул дверь.

– Полагаю, что этот господин немного изменился с вашей последней встречи, но все равно узнаваем, – заметил он.

– Впервые вижу, – возразил я равнодушно.

– Лишний раз подтверждает, что вы не человек, Биркен, – парировал Папаша. – Даже у меня сердце обливается кровью.

– Это сок, – сказал я. – Выделяется при жарке на гриле.

Тот полез за клещами.

– Да перестаньте же! – Теперь я повысил голос. – На кой мне сдалось ваше вино? О винном подряде я тоже впервые слышу. Допустим, вы правы, и я не человек, а вредоносное программное обеспечение с сенсорным интерфейсом. Кому и зачем мудрить ради какого-то вина?

– Вот вы мне и растолкуйте, – подхватил Папаша.

– Кому? Вы даже не назвались и сразу начали ломать руки. Кого вы представляете? Бундеснахрихтендинст? Полицию? Или службу безопасности «Либюнгезафт»?

Я не выгадывал время, мне искренне хотелось это выяснить. Конечно, Бобса могли загримировать и провести мимо меня специально, но я так не считал. Если британцы не при чем… Нет, этого не могло быть. Активное внимание «Прецессии» к винной сделке не подлежало сомнению. Впрочем, чему оно мешало? Наоборот, оно все объясняло. Невилл Бобс проявил к концерну такой же интерес, как и мы. Результат был налицо, прошу прощения за каламбур. Более того: он проявил его первым и сделал «Прецессию» посредницей в договоре, а мы уже подтянулись после, отреагировав на его контору, тогда как правильнее было обратить пристальное внимание на сам концерн. Тогда понятно, почему Бобс находился в заточении дольше меня и успел в полной мере познать гостеприимство Папаши. Он пострадал за нашу общую озабоченность. Наши страны были на грани нового союза против старинного и заклятого врага.

Папаша выстрелил из главного калибра.

– Не все ли вам равно, господин Псаев? – спросил он.

И насладился эффектом.

Не стану скрывать, что броня дала трещину. Отрицать мое имя, коль скоро оно прозвучало, было глупо, если только не прибегать к изворотливости высочайшего уровня. Откуда, кто? Ответ был очевиден: снова Невилл Бобс. Я не стал прибегать к изворотливости, потому что пока не придумал, как это сделать. А заодно и повел себя глупо.

– Вы перегрелись, – сказал я Папаше.

Тогда он нанес второй удар:

– Пока еще нет, но ваша партнерша, безусловно, весьма горячая фройляйн.

Ему хотелось ввергнуть меня в панику, и он своего добился. Ответ перестал быть очевидным, благо приложилась Коза. Я вспомнил, какой она стала, и содрогнулся. Неужели не Бобс?

Папаша явно читал мои мысли и даже закурлыкал. Казалось, что у него в груди закипела рулька, которую варили в пиве. Но дальше он выкинул номер дикий и неожиданный: встал на одно колено, вынул клещи и благоговейно поцеловал их. Затем повторил свое печное кряхтение, поднялся, сумрачно потоптался и шагнул к выходу. Я сел, растерянный и оглушенный. Этот дурной ритуал не добавил ясности. Может быть, то был искренний порыв. Может быть, некий намек на традицию, за которой стояла сила, пока не известная мне.

– Кстати, о такси, – Папаша остановился в дверях. – До меня не сразу дошло, но вы, наверно, имеете в виду приятеля фройляйн? Вы знаете, дружище, а ведь у меня диабет. Стенки сосудов изменяются, мозг умирает… Точно же! – Он ликующе всплеснул руками. – Нам доложили о трупе таксиста возле концерна. Одновременно Файерволл отметил полное прекращение контакта вашей подруги с неустановленным подручным. Все под Богом ходим!

Качая головой, он вышел.

Я не ответил ему ни звуком и пребывал в полном смятении чувств. Камера исправно фиксировала выражение моего лица, но мне было на нее наплевать. Любой человек, оказавшийся в моем положении, пришел бы в крайнее расстройство. Оно могло в какой-то мере сослужить мне добрую службу и показать, что никакой я не железобетонный Псаев, а только березовый Биркен, который если и вытерпел манипуляции с пальцем, то исключительно из-за врожденной крепости германского характера, да еще дисциплины. Триумф воли как будничный подвиг и естественная реакция на все подряд.

Но я немедленно поверил Папаше. Конечно, это была Коза. Милая Коза! Она спасала меня. Она подсадила мне вирус, чтобы Файерволл не пропускал меня в концерн и мариновал в карантине. Не доверяя системе и зная мой необузданный нрав, она подстраховалась и натравила на меня таксиста. Не знаю, кем был этот турок – скорее всего, мелким и неосведомленным уличным агентом, завербованным за гроши. Коза была ограничена в средствах, когда действовала самостоятельно. Она поняла, что Боев подставил меня и отдал на растерзание, провоцируя «Прецессию» и «Либюнгезафт». Нарушила присягу и совершила топорный акт деятельной измены, пытаясь вывести меня из игры. Лишь бы я не вошел в эти проклятые двери! Но ни Коза, ни даже Боев не догадывались, что они столкнулись с чем-то по-настоящему серьезным. Евгений Султанович вообще бесился вслепую, рассылая громы и молнии; он не только не видел противника, но даже понятия не имел, кто тот такой. Грешно наговаривать на руководство, но это был его излюбленный метод внешней и внутренней разведки.