Сказочные самоцветы Дагестана - страница 54
Я шёл не по нашей дороге, а по турьим тропкам через горы и скалы. Шёл день, шёл второй, шёл третий. К вечеру я очутился у кладбища. Три дня я ничего не ел, кроме горных ягод, и, голодный, улёгся на одной из могил под каменными плитами, подготовленными для памятников.
Наутро меня разбудил людской говор. Оказалось, что это был день Джу-мы – пятницы, которая создана Аллахом для моленья. Женщины аула пришли с хурджинами, в которых была еда, чтобы покормить себя и вспомнить тех, кого уже нет на земле. У меня живот прилип к спине, и я протянул сквозь камни руку и сказал женщинам: «Дайте и мне немного хлеба и мяса». Женщины подумали, что из могилы поднялся мертвец, бросили от страха всё съестное и убежали. Я нагрузил свой живот и самый большой из тех хурджинов, что остались на кладбище, и пошёл дальше.
Шёл день, шел второй, шёл третий. Пришёл в один аул, там приглянулся богатой женщине, муж которой служил у соседнего хана. Женщина подумала, что коротышка много не съест, и взяла меня в дом работником. Я с утра выгонял на горный луг овец этой женщины, потом возился с коровой и телкой, а вечером укладывался спать в нижней части дома – в хлеву, о верхней части дома я знал только то, что туда каждую ночь поднимался к хозяйке любовник.
В овечьей кошаре я поймал запутавшегося в соломе скворца, привязал его шерстинкой к папахе и стал учить разным хитростям. Перед праздником Рамазана к моей хозяйке приехал неожиданно муж. Хозяйка успела спрятать любовника под лежанку, а угощение для него на полку за кувшинами, а мужу сказала, что в доме ничего нет, кроме хлеба и козьего сыра. Муж спросил: «А что это за человек там внизу?» «Это наш новый работник, – сказала жена, – он не объест нас». «А раз так, – приказал муж, – веди его скорее сюда, пусть помнит день Рамазана!»
Когда муж хозяйки утолил первый голод, он спросил: «Что это за птица у тебя на плече?» Я сказал, что это птенец Аллаха и что он видит то, что не видят люди. Тогда муж хозяйки велел: «Пусть он увидит тут что-нибудь пожирнее, чем этот тощий сыр». Я отпустил шерстинку, и направил скворца к кувшинам. Хозяйка заохала: «Ох, я и забыла, что приготовила для мечети садака». Муж хозяйки сказал: «Ум у женщины и у глупой курицы из одного мяса. Грешно давать мечети, когда в животе пост. Неси всё сюда!»
Мы поели хинкал с мясом, залили его по горло бузой, и муж хозяйки спросил: «Эта твоя птица Аллаха разве видит только еду? Пусть она увидит то, что было в моём доме, когда меня в нём не было!» Я отпустил шерстинку и направил скворца к лежанке, под которой спрятался любовник хозяйки.
Хозяйка набросилась на птенца Аллаха и свернула ему шею, потом стала кричать, что это я с утра спрятал тут вора, чтобы ночью ограбить её дом. Любовник хозяйки кинулся к её мужу и стал говорить, что он не вор, а служитель мечети и что пришёл он в дом за садака к Рамазану. А мужа хозяйки одурманило и от бузы и от криков, и ему стало казаться, что в его доме две жены и два её любовника.
Пока он разбирался в этой численности, я воспользовался тем, что был ниже и незаметнее всех, набил свой хурджин хлебом и мясом и ушёл из этого дома навсегда.
Я шёл день, шёл второй, шёл третий и к вечеру пришёл к ещё одному селению – самому большому в этих краях. Мой хурджин стал тощим, и его худоба перешла и на мой живот.
Голодный, я забрался на стог сена, сложенный у крайнего двора селенья. Когда луна спряталась за гору, к стогу подошел юноша, а потом прибежала девушка с узлом и стала обнимать юношу и говорить, что она сегодня припасла для него пироги и мёд. Мой живот толкал меня поближе к съестному, и я свалился со стога. Девушка и юноша испугались и убежали.
Я сказал «бисмиллах» своему животу, а потом зарылся в сено, чтобы поспать.
Под утро возле стога появился вор. Он стал перекидывать сено на арбу и вместе с сеном подхватил вилами и меня. Я коротышка, но вор кинул меня поперек арбы, а она оказалась короче меня, и ноги мои стали волочиться за колесом. Аульские собаки набросились на них, и я закричал. Вор испугался и убежал.
На мой крик собрались люди и стали ругать меня, думая, что я вор.