Сказочные самоцветы Дагестана - страница 57

стр.

Дома мать поставила перед ним суп из крапивы. От супа шёл пар, а сытости не было. Крапива была горькая, и Кечал плюнул.

Только он сделал это, как на пороге появились три огромных дубовых бревна. Было просто удивительно, как они смогли уместиться в этой маленькой комнате.

– Приказывай, эфенди, – сказали брёвна, – мы – твои слуги. Чего бы ты хотел?

На этот раз Кечал не растерялся и, кивнув на горшок с крапивой, горько сказал:

– Чего бы я хотел? Да чего-нибудь получше крапивы.

Только он это сказал, как в горшке появились румяные куски мяса, шипящие в жирном рассыпчатом рисе, потом появились вино и шербет.

Словом, это был такой удивительный пир, о котором и не мечтали Кечал и его старая мать.

Так прошло много дней. Однажды мимо селения, где жил Кечал, проезжал караван падишаха – самого большого из всех падишахов земли. Кечал увидел дочь падишаха, а это была такая красавица, ради которой можно было отказаться и от еды, и от питья.

Кечал и говорит матери:

– Матушка, иди и сейчас же засватай за меня дочь падишаха!

– Не смеши людей, – сказала мать. – Где это видано, чтобы царскую дочь выдавали за бедняка?

– А мне наплевать, что она царская дочь, – сказал Кечал.

И только он сказал это, как показались три бревна:

– Приказывай, эфенди!

– Ну, что ж, и прикажу,– засмеялся Кечал. – Перенесите мою матушку во дворец сватать дочь падишаха.

Три бревна сейчас же стали ниже и тоньше, превратились в трёх старых свах, перенесли мать Кечала во дворец, а сами исчезли.

Падишах сидел на золотом троне, окружённый советниками и визирями. Старуха, как увидела его, так и бросилась в ноги. Еле-еле посмела она сказать, зачем послал её сын. Падишах рассердился, и старуха еле живая выскочила из дворца. Она так ничего и не смогла рассказать своему сыну.

А падишах тем временем развеселился и говорит своим людям:

– Ну, что ж, я, пожалуй, согласен выдать дочь замуж. Только спросите сперва у этого Кечала, чем он будет кормить свою жену?

Все рассмеялись, а Кечал, как только узнал о словах падишаха, сейчас же плюнул.

– Что прикажешь, эфенди? – поклонились три бревна.

Кечал приказал им пригнать такую отару овец, чтобы хватило прокормить целое государство, а мать попросил отвести эту отару падишаху. Напуганная старуха и слушать не хотела об этом. Тогда три бревна снова стали тоньше и ниже, превратились в трех свах, перенесли мать Кечала во дворец, а сами исчезли.

Овцы окружили весь дворец падишаха, а мать Кечала, как увидела падишаха, так и бросилась ему в ноги:

– Вот, – говорит, – чем кормить твою дочь! Падишах видит, что от слова не откажешься, и говорит:

– Ну, что ж, пожалуй, твой Кечал теперь сможет прокормить свою жену. Но что они будут пить?

И он засмеялся, довольный своей выдумкой. Все придворные тоже рассмеялись, а Кечал, как только узнал о словах падишаха, сейчас же плюнул.

– Что прикажешь, эфенди? – поклонились три бревна.

Кечал приказал достать такой караван верблюдов, груженных бурдюками с вином, чтобы этого вина хватило на целое государство.

И снова старуха-мать Кечала очутилась с этим караваном перед дворцом падишаха.

Падишах даже побледнел от страха, что теперь уж придётся выдавать свою дочь за Кечала, но тут на помощь пришли советники и визиры.

– Теперь молодым хватит и еды и питья, – сказали визиры, – но где же они будут жить?

– Да, да, где они будут жить? – обрадовался падишах. – Скажи, старуха, своему Кечалу, что я завтра же отдам за него мою дочь, но пусть сперва выстроит к утру свой дворец по соседству с моим.

И он так развеселился, что старуха-мать Кечала совсем опечалилась. А Кечал, как только услыхал о словах падишаха, – плюнул.

– Что прикажешь, эфенди? – появились три бревна.

– Прикажу, чтобы к утру рядом с дворцом падишаха появился такой дворец, какого ещё на свете не было, – один кирпич муравлёный, другой золочёный, а окна – и того ярче.

– Слушаемся, эфенди! – поклонились брёвна.

Что человеку не под силу, то брёвнам – нипочём.

К утру рядом с дворцом падишаха вырос такой дворец, что во всём городе стало светло. Все жители, как проснулись, так и стояли перед дворцом целый день, разинув рты, а у падишаха даже голова закружилась. Он ведь привык на всё смотреть сверху вниз, а тут пришлось смотреть снизу вверх.