Скелет в шкафу художника - страница 4

Вообще-то в Гродине больше не было художников-концептуалистов, кроме Тимура Багрова. И он был талантлив, это правда.

Тимур, от бога, был отличным рисовальщиком. В годы учебы в Гродинском художественном училище Багров частенько сиживал в выходные дни в местах народных гуляний и рисовал за десятку всем желающим карандашные портреты на листе ватмана. Маленький, но стабильный заработок для студента. Обычно такие портреты имеют весьма отдаленное сходство с оригиналом, но Тимур добивался почти фотографического качества. Его пейзажи, сделанные в ту же пору, были удивительны! В них жила душа, они словно бы дышали. На его холстах шумели деревья, текли реки, сияло чистое небо, проливались весенние дожди. Единственно, чего не было в творчестве Багрова в тот период, по мнению критиков и коллег, так это особого стиля, самовыражения, личностного взгляда. Не было в его работах только его самого. Он думал так же, коря себя за недостаток оригинальной идеи, своего видения, концепции.

В его мастерской, представляющей теперь просто однокомнатную квартиру, в прихожей висели работы прошлых лет. Я часто останавливалась возле них, любуясь и вспоминая лучшее время своей жизни.

Среди старых рисунков был и мой собственный портрет, сделанный тоже карандашом. Будь моя воля, я бы смотрелась в него как в зеркало всю оставшуюся жизнь, так он мне нравился. На рисунке была я, но я лучшая, я светлая, я такая, какой могла бы быть…

Через год после нашего брака Тимур Багров положил начало созданию серии картин «Лабиринты природы». В серию входили работы, объединенные единой мыслью, той самой концепцией, которая долго не давалась художнику. Это стало прорывом, выигрышной картой и счастливым билетом Тимура.

Как ни странно, мы, несмотря на патологическую ситуацию в личных отношениях, жили вполне дружно. Во всяком случае тогда, когда дело не касалось моей сексуальной деятельности. Мы часто говорили с мужем о его творчестве. Это стало традицией, привычкой, единственным, действительно, общим между нами. Он нуждался в поддержке, как все люди искусства, был раним, часто терял ориентиры в жизни и своей работе. Я же любила то, чем он занимается, почти так, как он сам, и верила в художника Багрова больше, чем в закон перспективы. Я давала ему необходимую поддержку и сама чувствовала себя сильнее от одной мысли, что могу кому-то служить опорой.

Только с первой настоящей работой Тимура, с картиной из «Лабиринтов», все пошло иначе. Багров не делился со мной замыслами, а просто я однажды увидела готовую вещь, самую первую из серии. Это был «Малахит».

Я появилась в мастерской мужа, только что встав из постели другого живописца. У меня в тот день были пепельные волосы, голубые глаза и одета я была так, будто сошла с полотна того самого художника, Вениамина Стеклова: розовый шифон и коричневый бархат. Тимур уже знал, с кем я встречаюсь, и только брезгливо сторонился меня. Это было хорошо, просто отлично, потому что означало, что недаром я терпела дыхание, воняющее сивушным перегаром, потное сопение импотента, сальные простыни, весь вид жилища, больше похожего на притон.

Мне даже пришлось вступить в разборки с бывшей пассией Стеклова. Это было омерзительно до совершенства омерзительности. До сих пор вспоминаю ее глаза побитой собаки, когда она налетела на мою хлесткую пощечину! Бедная алкоголичка жалко упала, ударившись головой о журнальный столик, накрытый газетой с остатками закуски и пустой водочной тарой. Соперница убралась восвояси, а мне пришлось изнасиловать себя победой.

После схватки со спившейся женщиной я решила больше не видеть Стеклова. Не могу! Это слишком даже для меня.

Я вошла в мастерскую, с наслаждением вдыхая устоявшийся здесь запах. Определить его составляющие я бы не смогла, но все вместе – это был Тимур! Сам он стоял возле мольберта, но не работал, а просто смотрел. Мольберт был развернут к окну, расположенному напротив входа в комнату. Я видела лицо Тимура, но не видела холст, который он разглядывал.

Лицо мужа, его особое выражение удовольствия и вины, привлекло мой интерес. Понемногу забывая о событиях этой ночи, я обошла мольберт и, увидев то, на что смотрел Тимур, громко ахнула.