Скитальцы - страница 12
– Отвезти ее в Каваррен, – Эгерт сплел пальцы, – изменить… обстановку… надолго. Я бы перебрался в Каваррен, но Корпус…
– Что тебе дороже – чужие мальчишки или собственная дочь?
Танталь сама удивилась словам, сорвавшимся с ее губ как бы между прочим. Как бы невпопад.
– Извини, – добавила она тихо. – Собственно, и переезд ничего не изменит. Мне так кажется.
Эгерт молчал.
– Извини, – повторила Танталь уже с беспокойством. – Я… я уже устала твердить тебе, что в этом нет твоей вины. Алана…
– Те дни ее сломили, – сказал Эгерт, глядя в стол. – Танталь, есть ли в этом доме человек, перед которым я не виноват?!
Наверху грохнула дверь. Послышался звон разбитой посуды, минуту спустя в столовую вбежала перепуганная служанка, и при виде ее окровавленного лица Эгерт поднялся из-за стола:
– Что?!
– Госпожа Алана, – служанка хлюпнула носом, – изволят… Ужинать не хотят, так посудой кидаются…
Танталь натянула платок на плечи. Непривычный, старушечий жест.
Поперек проезда стояла свинья.
Вероятно, то была королева свиней. Серая пятнистая туша занимала все пространство опущенного моста, от перил и до перил – а ведь мост не был узок, когда-то, в незапамятные времена, здесь свободно катались кареты!
Свинья неохотно посмотрела в мою сторону и отвернулась снова. Где ей было меня узнать – когда я последний раз навещал родовое гнездо, дедушка этой свиньи был еще розовым поросенком.
Тишина и упадок. Вздумай враги напасть на замок – вот он, берите голыми руками, вода во рву высохла, и мост не поднимается, потому как подъемный механизм проржавел до самого нутра…
С другой стороны, на кой ляд врагам старая развалина, призрак давней славы Рекотарсов?
– Уйди, – сказал я свинье. Та не обратила на меня никакого внимания – разве что серое ухо лениво дрогнуло, стряхивая муху.
…Куда возвращается путник, когда дорога намозолила ему ноги? Правильно, в отчий дом. Даже если вместо привратника его встретит серая свинья, вместо друзей – равнодушные собаки, а вместо заботливых родителей – располневший, подслеповатый слуга. Теперь, сидя перед камином в поросшем паутиной зале, я и не помнил толком, зачем так стремился сюда. Откуда взялась эта лживая надежда: вернусь, мол, домой, и все образуется, будто по воле мага.
Поместье, как и следовало ожидать, доходов не приносило никаких, жалкой ренты хватало только на прокорм домашним животным. В первый же вечер управляющий по имени Итер принес мне, вздыхая, груду пыльных расходных книжек; с отвращением пролистав мелко исписанные страницы, я отодвинул бухгалтерию прочь. Если старый слуга немножечко и крадет – что он, не имеет на это права?!
На другой день я открыл сундук со своими детскими вещами и среди школьных принадлежностей отыскал затейливо разукрашенный календарь. Лет двадцать назад я изготавливал его сам, под присмотром учителя – по краю деревянного круга хороводом вились цифры, ближе к центру были коряво выписаны названия месяцев, и каждый из них сопровождался подобающей иллюстрацией: в детстве я любил рисовать. Щекастое солнце перебирало щупальцами-лучами, вились косматые бороды ветров, из пузатых туч охапками сыпался нарисованный снег; я устало присел на краешек сундука, мне страшно захотелось туда, в двадцатилетней давности вечер, когда, выпучив от усердия глаза, я покрывал лаком уже готовую картинку…
А теперь я держу в руках собственную жизнь. Вернее, ее жалкий остаток, потому что от вынесения Приговора прошло уже две недели, а значит, жить мне осталось триста шестьдесят пять минус четырнадцать…
Я отыскал в письменном столе иголку и аккуратно отметил день, от которого, по воле Судьи, ведется столь важный для меня отсчет.
А потом кликнул Итера, оделся во все лучшее, нацепил шпагу, как подобает наследнику Рекотарсов, и отправился в поселок.
Староста поначалу перепугался – думал, бедняга, что я хочу скачать с него денег. Слово «подати» с некоторых пор резало мне слух, а потому я с милой улыбкой замял неприятный для обоих разговор. Староста развеселился, но тут же и притих, узнав, какие именно сведения меня интересуют. Почесал в круглой башке, потер лысую бровь, сказал с сомнением: