Скорбь Гвиннеда - страница 12

Целительский медальон Райса Турина. Теперь герб и рука со звездой оказались вверху, но это ничего не меняло. Как ни крути его, но трагическое послание от этого не исчезнет… На душу Кверона камнем легла невыносимая тяжесть.

С глубоким вздохом сосредоточения, он накрыл диск рукой, закрыл глаза и отомкнул скрытое заклятье. Все оказалось даже хуже, чем он опасался. Мельком он ощутил психические подписи тех, кто вручал медальон Райсу — отца Эмриса и еще чью-то, незнакомую… А затем, пробивая все барьеры, которые Кверон мог бы возвести, чтобы защититься от ужасного знания — в его сознание лавиной хлынула информация. Картины побоища в Труриле, убийства Элистера Келлена и Джебедии, в мельчайших, ужасающих подробностях, которые он должен был запечатлеть в памяти, чтобы выжить.

Ивейн потеребила перо, затем покосилась на вдруг заволновавшегося младенца, что спал в корзине у нее под боком. Она почти завершила список, над которым корпела с самого обеда — ну, скорее, это был пока хороший черновик, — но как же ей не хватало сейчас Райса! С каждым днем она скучала по нему все сильнее.

Боже, до чего им было хорошо вместе! По другую сторону стола стоял стул, на котором он обычно сидел, и теперь Ивейн с легкостью могла себе представить, как будто он рядом, смотрит на нее своими янтарными глазами, легкомысленно постукивая пальцами по столешнице. На ее стороне была наблюдательность, внимание к деталям, образование и способности к языкам… зато он в полной мере наделен был уникальным даром интуитивного постижения, который зачастую проникал сквозь напластования проблем, отнимавших у нее недели и месяцы напряженного труда. Вместе с Райсом им не составило бы труда разобраться с древними рукописями, что она внесла сейчас в свой список.

Но Райса больше не было рядом, и никогда не будет, он может приходить к ней только во сне.

Крошка-дочурка, что беспокойно заворочалась и заагукала в своей корзинке, никогда не узнает отца, ибо он погиб за неделю до ее рождения. И хотя он был одним из величайших Целителей своего времени, Райс Турин ничем не отличался от прочих мертвецов, что нашли вечное успокоение в михайлинской часовне; и он тоже никогда не увидит свою дочь, наделенную, подобно их первенцу, священным даром исцеления. Даром, который не спас своего обладателя.

Он ведь даже на вид не казался мертвым, нахмурилась Ивейн, откладывая в сторону перо. Она возвела полные слез глаза к голубому куполу над головой, силясь отогнать непрошеные воспоминания.

Сразу после гибели на него наложили предохраняющее заклятье, и казалось, будто он попросту заснул — хотя был мертв уже две недели, когда она наконец увидела тело. На теле не было ни ран, ни иных повреждений — лишь небольшая вмятина на затылке, скрытая вьющимися рыжеватыми волосами… но разве могла подобная мелочь погубить такого человека?!

И все же он погиб — по крайней мере, его плоть, ведь самого Райса уже не было здесь. Ивейн свято верила в то, что душа вечна и пребывает после смерти в ином мире, как всегда говорил ей отец. Тело служило прибежищем духу при жизни, но затем превращалось просто в пустую скорлупку, а душа продолжала свой бесконечный путь…

И все же она любила это тело точно также, как и душу, и его блестящий ум, и потому, прежде чем опустить его в одинокую ледяную могилу, она укутала его в ризу — княжеское одеяние цвета слоновой кости, из тончайшего расшитого шелка, достойное самого короля. Собственно, это и был королевский дар Синхила Халдейна, ради которого все они столько претерпели за последние десять с лишним лет.

Но Синхил и сам скончался год назад, а за ним последовали и другие: архиепископ Джеффрай, епископ Давет Неван, Кай Дескантор, Джебедия… и вот теперь Райс. Ивейн не плакала, когда его хоронили, но она разрыдалась сейчас. Сама себе твердила, что слезы ни к чему, но они лились и лились по щекам, стекали по подбородку и капали на пергамент, размазывая чернила.

Именно это и привело Ивейн в чувство, ибо в ее записях была надежда хотя бы для одного из тех людей, кого она оплакивала сегодня.

Анналы Сулиена,