Скорбь Гвиннеда - страница 8

податливый разум всегда было легче.

Впрочем, Кверон быстро забыл свое удивление, когда узнал основное: что сам святой покровитель аббатства оказался невольно повинен в сегодняшней катастрофе. Ибо люди, что пришли к власти в Гвиннеде, регенты двенадцатилетнего короля Алроя, первым делом поспешили объявить, что покровитель Долбанского аббатства, Дерини Камбер — вовсе не святой, а еретик и предатель… именно тогда судьба обители была решена.

Отныне имя Камбера Мак-Рори было запрещено произносить в Гвиннеде, под страхом ужасающей кары. На первый раз виновного ожидало публичное бичевание, на второй раз — ему вырывали язык… отсюда ножи и щипцы в руках солдат, виденные Квероном. На третий же раз преступника ожидала казнь как худшего из еретиков.

Несчастные служители святого Камбера в Долбане никак не могли знать, что нарушают закон — впрочем, если бы и знали, это бы их не остановило, ибо их вера в своего святого покровителя была тверда и не знала сомнений вот уже десять лет. Эдикт, отменявший канонизацию Камбера и грозивший наказаниями за нарушение указа, был провозглашен лишь накануне, за много миль от аббатства, в Рамосе. Враги и не собирались предупреждать их заранее.

Епископские солдаты немедленно устремились в обитель и стали захватывать пленных.

Несчастным, без сомнения, зачитали эдикт, начиная бичевания, и те успели в полной мере осознать грозившие им ужасы, когда палачи взялись за ножи и щипцы. Безъязыкие, осужденные не в силах были даже молить о пощаде, отречься или покаяться, когда солдаты принялись подносить вязанки хвороста к столбам и поджигать костры факелами.

Эта насмешка над правосудием, прикрывавшая самое изощренное варварство, так поразила Кверона, что он, покинув сознание Ревана, залился слезами, прикрывая лицо руками.

— Прости, что я так вел себя, — промолвил он наконец. Им повезло, что ветер дул в другую сторону и не мог донести звуки голосов до солдат под холмом… и, по счастью, не доносил больше запаха горящей плоти. — Ты был совершенно прав — магией тут не поможешь.

Утирая слезы тыльной стороной ладони, он набрался мужества смиренно поднять глаза на Ревана.

— Райс был тебе хорошим наставником, — продолжил он вполголоса. — Если бы я соображал получше, то мог бы догадаться, что ты попробуешь оглушить меня. Но мне и в голову не приходило, что меня могут опоить моими собственными снадобьями!

Реван с трудом выдавил подобие улыбки, глядя на аббата своими светло-карими глазами.

— Скажите еще спасибо, что я не опоил вас мерашей. Вы бы до сих пор не пришли в себя. Но я же не мог отпустить вас на верную смерть, правда?

— Полагаю, что нет.

Кверон со вздохом потеребил кончик своей седой косы, выбившейся из-под капюшона, в полной мере сознавая неизбежность болезненного решения.

— Боюсь, я слишком долго не возвращался в мой родной орден гавриилитов, — прошептал он наконец. — Слишком просто стало забыть о том, что я поклялся никогда не отнимать жизни. И это равным образом относится и к самоубийству — хотя там, внизу есть немало тех, кого я бы прикончил с огромной радостью!

Он покосился на полускрытый в сумерках монастырский двор, проследил взглядом за факелами стражей, расхаживавших между столбами с казненными, затем вновь задумчиво посмотрел на Ревана.

— Скоро совсем стемнеет. Полагаю, для нас обоих будет безопаснее, если дальше я пойду один.

— Почему? — удивился Реван. — Никто же не знает, кто вы такой.

— С одной стороны, да, — согласился Кверон и вновь потеребил свою косу. — Но когда увидят вот это, то будут знать, к какому ордену я отношусь, поскольку такие прически носят лишь гавриилиты и Слуги святого Камбера. Однако в этих краях, памятуя о случившемся в обители, сей символ может вызвать подозрения и привести к… опасным расспросам. Скажи, такой ли ты добрый цирюльник, как и лекарь?

Реван в изумлении покосился на аббата.

— Прошу прощения, сударь?

— Я хочу, чтобы ты обрезал мне волосы, Реван. — Кверон перебросил косу через плечо. — Я носил ее очень долго, и мне будет жаль с ней расстаться, но боюсь, теперь это слишком опасно, а преимуществ никаких. Основатели нашего ордена никогда не предполагали, что это украшение может привести когда-нибудь к гибели их последователей.