Скорбные элегии. Письма с понта

Так, без хозяина в путь отправляешься, малый мой свиток[2],

В Град, куда мне, увы, доступа нет самому.

Не нарядившись, иди, как сосланным быть подобает.

Бедный! Пусть жизни моей твой соответствует вид.

5 Красным тебя покрывать не надо вакцинии соком,

Скорбным дням не под стать яркий багрянец ее.

Минием пусть не блестит твой титул и кедром — страницы,

Пусть и на черном челе белых не будет рожков.

Пусть подобный убор украшает счастливые книги,

10 Должен ты помнить всегда о злополучье моем.

Пусть по обрезам тебя не гладит хрупкая пемза,

В люди косматым явись, с долго небритой щекой.

Пятен своих не стыдись, пусть каждый, кто их увидит,

В них угадает следы мной проливаемых слез.

15 В путь же! Иди, передай местам счастливым привет мой —

Ныне таким лишь путем их я достигнуть могу.

Ежели кто-нибудь там, в многолюдье меня не забывший,

Спросит, как я живу, чем занимаюсь вдали,

Ты говори, что я жив, но «жив и здоров» не ответствуй.

20 Впрочем, и то, что я жив, — богом ниспосланный дар[3].

Если же станут еще расспрашивать, будь осторожен,

Их любопытству в ответ лишнего им не скажи, —

Тотчас припомнит и вновь перечтет мои книги читатель,

И всенародной молвой буду я предан суду.

25 Будут тебя оскорблять — но ты не посмей защищаться:

Тяжба любая, поверь, дело ухудшит мое.

Встретится ль там и такой, кто моим опечален изгнаньем,

Пусть эти песни мои он со слезами прочтет

И пожелает без слов, таясь, — не услышал бы недруг, —

30 Чтоб наказанье мое Цезарь[4], смягчась, облегчил.

Кто бы он ни был, молю: того да минуют несчастья,

Кто к несчастьям моим милость богов призовет.

Да совершится, что он пожелал, да гнев свой умерит

Цезарь и мне умереть в доме позволит родном!

35 Выполнишь ты мой наказ, но все-таки жди осужденья:

Скажет молва, что в тебе прежнего гения нет.

Должен и дело судья, и его обстоятельства вызнать,

Если же вызнано все — суд безопасен тебе.

Песни являются в мир, лишь из ясной души изливаясь,

40 Я же внезапной бедой раз навсегда омрачен.

Песням нужен покой и досуг одинокий поэту —

Я же страдаю от бурь, моря и злобной зимы.

С песнями страх несовместен, меж тем в моем злополучье

Чудится мне, что ни миг, к горлу приставленный меч.

45 Пусть же труду моему подивится судья беспристрастный.

Строки, какие ни есть, пусть благосклонно прочтет.

Хоть Меонийца[5] возьми и пошли ему столькие беды —

И у него самого дар оскудел бы от бед.

В путь, мой свиток, ступай и к молве пребывай равнодушен,

50 Если ж читателю ты не угодишь, не стыдись.

Ныне фортуна моя не настолько ко мне благосклонна,

Чтобы рассчитывать мог ты на людскую хвалу.

В благополучье былом любил я почестей знаки,

Страстно желал, чтоб молва славила имя мое.

55 Если мне труд роковой и стихи ненавистны не стали,

То и довольно с меня — я же от них пострадал.

В путь же! На Рим за меня посмотри — тебе он доступен.

Боги! Когда бы я мог сделаться свитком своим!

Не полагай, что, придя чужестранцем в город великий,

60 Будешь в народной толпе ты никому не знаком —

И без названья тебя тотчас опознают по цвету[6],

Как бы ты скрыть ни хотел происхожденье свое.

Тайно, однако, входи, для тебя мои песни опасны —

Ныне они уж не те, громкий утрачен успех.

65 Если ж тебя кто-нибудь, узнав, кто твой сочинитель,

Вовсе не станет читать, сразу отбросив, — скажи:

На заголовок взгляни — я здесь в любви не наставник,

Прежний труд[7] мой уже кару понес поделом.

Может быть, ждешь: своему не дам ли приказа посланцу

70 Вверх подняться, на холм[8], к выси, где Цезаря дом?

Да не осудят меня те святые места и их боги:

С этой твердыни в меня грянул удар громовой.

Я, хоть и знаю, что там обитают, полны милосердья,

Вышние силы, — страшусь раз покаравших богов…

75 Крыльев шум услыхав издалека, голубь трепещет,

Если хоть раз он в твоих, ястреб, когтях побывал.

Так же боится овца далеко отходить от овчарни,

Если от волчьих зубов только что шкуру спасла.

Сам Фаэтон[9], будь он жив, избегал бы небес и по дури

80 Трогать не стал бы коней, страстно желанных ему.

Так же и я, испытав однажды стрелу Громовержца,

Лишь громыхнет в облаках, жду, что меня поразит.