Скрепы нового мира - страница 10

так что тепло в радость.

На Невском бурлит водоворот жизни, никакого сравнения с унылой Тверской. Поток прохожих суетливо тащит нас мимо витрин лавчонок, вывесок пивнушек, чудовищного, от Рубинштейна до самой Фонтанки, хвоста очереди за лупошарой копченой треской, матерящих друг друга приказчиков, дребезжащих трамваев, верениц ломовых телег. Кумачовые растяжки бугрятся привычными лозунгами, далекий репродуктор хрипит обрыдшую демьянбедновскую агитку "нас побить, побить хотели". Но я как-то необыкновенно остро, кожей, сердцем, всем организмом чувствую – мир сдвинулся со старого курса, сдвинулся далеко и необратимо. На лицах петербуржцев нет-нет, да мелькает блеск надежды на перемены к лучшему. Их город – все еще имперская столица, он сильный, он богатый, он выздоравливает быстрее Москвы.

Не удержался, вполголоса забормотал популярные среди аборигенов строчки:

— Мы наш, мы новый мир построим…

— Совсем как у Мейерберга![27] — дернула меня за руку Саша. — Ты только посмотри на них! Вон там, слева, видишь у столпа?!

Выйдя из сумрака мыслей, я обернулся в указанную сторону. Вокруг Александровской колонны скоморох-поводырь тащил на цепочке ряженного в бабский сарафан медведя, толпа вокруг весело приплясывала под дудочные подсвисты.

— Ээ-э… Где там Мейерберг? — озадачился я. — И вообще, кто он такой?

— Путешественник один, — почему-то смутилась Саша. — Картинки всякие разные рисовал, обычаи описывал.

— А, понятно, — не стал я углублять тему.

Но Саша вдруг уточнила, не для меня, а скорее сама для себя:

— Это ли не торжество крестьянской Руси?

— Скоро на Москве так же будет, — с оптимизмом поддержал я жену. — Перед Мавзолеем охрана не позволит, а вот вокруг Василия Блаженного можно устроить недурной хоровод человек на полтораста.

Как видно, снова чем-то обидел. Молча, без смеха или улыбки, Саша потянула меня прочь, вдоль облупившегося фасада генштаба в сторону Мойки. Недалеко – на мощеном брусчаткой горбике ближайшего мостика мы уперлись в стихийный рыночек.[28] Крики, толкотня, все как положено при социализме, на особинку только прокатывающийся от берега до берега рык закутанного в два до безобразия драных тулупа коробейника:

— Лучины! Лучины каленые, березовые!

Пройти мимо такой лютой экзотики я не смог:

— Продай кучку, сделай милость.

— Владей за сто рублей!

— Светец купи, — с насмешкой посоветовала Саша. — Плошку под воду я тебе, так и быть, в хозяйстве найду.

— Это еще что?

— Рогулька специальная, в нем эту самую лучину жгут.

— Надо же, какая канитель, — удивился я. — Всего-то хотел полезный сувенир из Питера привезти, вместо магнитика на холодильник.

Не думаю, что продавец понял точный смысла сказанного, но колебания он уловил точно:

— Не сумлевайся, барин. Добрый товар, седне уж третий мешок зачинаю.

— На каждом углу в Москве найдешь не хуже, — попробовала отговорить меня Саша.

Но я уже успел протянуть коробейнику мажущую свежей краской сотенную купюру:

— Карельские березы мне как родные.

— Благодарствую! — коробейник старательно отмерил охватом ладоней положенное количество темно-коричневых палочек, ловко обернул их в отодранный от газеты лист, передал мне.

— Правда каленые, — отметила Саша. — Хорошо на углях прожарили, коптить не будут.

— Лучше лучин не было и нет, хоть в самом Кремле ищи до старых лет,[29] — похвалился на прощание продавец.

Однако, какой Пушкин пропадает!

Дальнейший наш путь не отличался особым разнообразием. Рынки и комиссионки, лавки и магазинчики, чтоб им поскорее провалиться в социалистический ад. Обошел бы десятой дорогой, но увы, Александра настойчива и категорична в своих желаниях. Только посмей спорить, когда советский Ленинград снабжается заметно лучше Москвы. Допустимый максимум – плестись на полшага позади, да поминать всуе близость порта, авантюризм спекулянтов или ловкость трансграничных контрабандистов. Хотя куда более вероятно, что все перечисленное – лишь следствие отчаянного старания большевиков сохранить лояльность горожан, растленных постоянно валящимися с неба ларионовками.

Ближе к вечеру я догадался, почему жена так противилась лучинам – она переживала за свободное место в портфеле. Мы приобрели изящные испанские туфли молочного цвета, в тон к ним крепдешиновое платье-тунику со сборчатой пелеринкой вокруг ворота, золотые сережки с маленькими красными камешками, мягкий как шелк шарф из ангоры,