Скрепы нового мира - страница 24

Ох, какой мастер! Как технично он подвел ко мне крючок! Наживка со вкусом копченой колбаски на диво хороша, да больно жало острое. Половчее бы увильнуть от этого рыбака. Официальная одиссея за мной значится короткая да слезливая, противоречий в ней не много. Серьезного дознания, конечно, не выдержит… так оно и нестрашно при сырцовском откате в НЭП, особенно если в анамнезе такая мелочь, как отец-поручик или мать-купчиха. За подобную шалость простому рабочему не будет ничего, разве что разок премии лишат. Даже высокий дворянский титул отнюдь не приговор, для ГПУ только и важно, чтоб не окаянный троцкист. Оттого профорг меня не пугает, а манит бутербродами; уж он-то новые веяния чует получше прочих. Да и нет, судя по разговору, у него желания любой ценой расчехлить белоподкладочную контру, напротив, в словах проглядывает необходимость эту самую контру использовать.

Его легко понять, кадровый голод в советской индустрии адовый, не щадят пролетарские революции молодых элитариев. Взять хотя бы нашу бригаду. Подобру таких Семенычей, как наш любимый и единственный бригадир, к ней полагается пяток душ, а командовать ими всеми впору начальнику участка с многолетним опытом за плечами. Почему же всех их нет? Ответ прост: при большевиках – второе дно в подарок. Мало разыскать образованного. Категорически недостаточно преданного и лояльного. Непременно требуется предусмотрительный комбинатор, тот кто загодя, в самое мутное время, додумался справить себе "политически верную" биографию, таким образом – остался формально пригодным для партийно-хозяйственных игр.

То есть большевики-начальники, из тех кто дружит с головой, и рады бы тащить на руководящие посты контриков, да просто технически не могут. Все серьезные назначения идут через партбилет, а его с дворянскими корнями получить ничуть не проще, чем выжить на Соловках.

Лукашенко видит во мне пройдоху и радуется… сволочь! Интересно, у него самого в анкете честно вписано наследное дворянство, или "сами мы не местныя, отстали от поезда дитем малым"? Не по себе ли он равняет меня за осторожного, циничного карьериста, которому не повезло с пролетарской семьей или всепрощающим дореволюционным стажем? Не наигран ли его малороссийский суржик так же, как моя слабая тройка на сдаче экзаменов ФЗУ? И наконец, не считает ли он свое предложение чем-то по-настоящему щедрым, неотразимым, сравнимым с выигрышем миллиарда в лотерею или женитьбой на любимой дочке директора?

Ведь он так пожалуй и думает!

То есть, выбора у меня нет – от слова совсем. Я просто обязан уцепиться за предложение, если не с азартным визгом, то хотя бы с осторожным энтузиазмом. Стоит отойти хоть на шаг от образа, отказаться – зверь почует врага. Врагов в Советской Республике принято уничтожать любой ценой.

— Может тебе одного бутерброда мало? — поторопил меня легкий на помине Лукашенко.

Рвать советскую границу по снегу, да с женой – верное самоубийство, а до лета еще слишком далеко. Как бы ни хотелось отказаться, но здесь и сейчас мне придется присягнуть на верность:

— Вообще-то я готовил для администрации Электрозавода что-то типа сюрприза. Недавно мне удалось придумать серьезное устройство, способное принести стране огромный экономический эффект…

— Ну наконец-то! — искренне обрадовался моим словам Петр Петрович. — Давно бы так!

— …для доводки нужен месяц, может быть два.

Лукашенко молча разлил по стаканам остатки графина, поднял свой:

— За изобретателей! — наклонился ко мне ближе, обшарил серыми въедливыми глазами лицо. — Через две недели в нашем цеху митинг, там доложишь коллективу о внедрении сегодняшней рационализации. Речь согласуешь со мной не позже чем за три дни. Серьезное изобретение готовь до Первомаю. Я на тебя надеюсь, не подведи.

— Пить так пить! — я поднял свой стакан. Но про себя продолжил: "сказал котёнок, когда несли его топить".

— Не простит тебя твой кит, и два маленьких бобра, утка может быть простит, ведь душа ее добра, — выводит недавно разученный текст 2013 года запевальщик Ванюшка.