Скрещенья судеб, или два Эренбурга (Илья Григорьевич и Илья Лазаревич) - страница 12

И.Л.Эренбург держался последовательно социалистической позиции и, чтобы избежать участия в войне, которую отвергал, вынужден был перебраться в нейтральную Швейцарию; жизнь там была нелегкой. Н.Л.Эренбург-Маннати вспоминала: «В 1914 году война застигла людей врасплох. Это обстоятельство для деятелей искусства было катастрофой: они привыкли разъезжать за границей и даже проживать там. Им пришлось худо. Все лишились возможности работать. Решительно все, бедные, как и богатые, были в нужде. На несколько лет все денежные получки из России были прекращены. В Лозанне, в 1914 году очутились три художника, приятели: Евгений Зак[65] (не Леон[66], который, слава Богу, жив и успешно работает), Крамштек[67], Илья Эренбург (не писатель Илья Григорьевич, а Илья Лазаревич). Не брезгая грошовым заработком, они пошли веселой кампанией к дягилевскому костюмеру, дающему работу: окраску костюмов золотом (Дягилев в ту пору был в Лозанне с Мясиным[68], которым он тоиа увлекался; подготовлялись костюмы для будущих постановок)…»[69]

И.Г.Эренбург остался в Париже; пытался записаться добровольцем в Иностранный легион, но был отвергнут по состоянию здоровья; не имея средств к существованью, разгружал вагоны на вокзале Монпарнас. В 1915-м по протекции МЛ.Волошина становится корреспондентом русских газет на франко-германском фронте и чем ближе узнает подлинную войну, тем определеннее и резче судит о ней. Его отношение к мировой бойне было выражено в книгах «Стихи о канунах» (М., 1916), «Лик войны» (София, 1920) и «Необычайные похождения Хулио Хуренито и его учеников» (Берлин, 1922).

Февральскую революция оба Эренбурга встретили восторженно. Оба ринулись в Россию. У Ильи Лазаревича, как у «действующего» меньшевика, это получилось раньше, чем у его кузена; он ехал в «пломбированном» вагоне (как Ленин и Мартов), оставив в Женеве жену с ребенком, и прибыл в Петроград, где оставался до 1918 года[70].

Илья Григорьевич, связи которого с РСДРП были полностью разорваны, ехал в составе межпартийной группы, подтвердив принадлежность к политэмиграции свидетельством своего приятеля — знаменитого эсера-террориста и писателя Б.В.Савинкова[71]; дата его отъезда определилась жребием. Он добирался в Россию из Парижа через Англию вместе с сотнями русских политэмигрантов и попал в Петроград в самый момент подавления июльского выступления большевиков. Через неделю после приезда И.Г. в Питер «Биржевые ведомости» уже печатали его путевые очерки с впечатляющим описанием дороги и первых петроградских впечатлений — журналистский дар автора (острота, оперативность, точность отбора деталей) проявился в них полной мерой: «На Выборгской стороне обругали „буржуем“, на Невском — большевиком. В трамвае какой-то старичок сказал: „Всё от жидов, их убить надо…“ Все одобрили. Второй сказал: „От буржуев“. Тоже одобрили. Озлоблены все друг против друга, за что и почему — кто разберет»[72]. Далее была Москва, родительский дом, первые встречи с русскими поэтами и прозаиками, поездка в Крым, Коктебель Волошина, ощущение полной катастрофы на пути туда и обратно; большевистский переворот и его неприятие, сотрудничество с левоэсеровскими газетами, острые, откровенно антибольшевистские статьи, книга едва ли не истеричных стихов «Молитва о России», угроза ареста и бегство на Украину (сентябрь 1918).

На Украине жизненные пути братьев не пересекаются, хотя они жили совсем рядом (И.Г. — в родном Киеве, И.Л. — в родном Харькове) и занимались близкими делами; их пути складываются похоже и непохоже.

В Киеве И.Г.Эренбург работал с октября 1918 по октябрь 1919 — при немцах, украинцах, красных и белых. Все это время он писал стихи и пьесы. При красных — служил в Наркомпросе, преподавал в студии поэтического слова, выступал с лекциями и участвовал в дискуссиях о пролетарской культуре (чем злил ортодоксов; в итоге его перестали печатать). Он приветствовал приход белых и выступал с гневными антибольшевистскими статьями в «Киевской мысли». Его надежды на демократическое возрождение России рухнули вместе с деградацией белого движения, когда ему пришлось бежать в Крым к Волошину и в Коктебеле о многом задуматься