Скрытые инструменты комедии - страница 14

Итак...

Вы знаете, в чем состоит правда обо всех людях?

У всех нас есть недостатки.

Мы встаем. Идем в ванную. Берем зубную нить (ладно, может быть, не все это делают, но надо — всем). Мы работаем, едим, спим и повторяем все снова на следующий день. По ходу дела мы где-нибудь портачим. Мы врем, лукавим, ошибаемся, блефуем. И каждый божий день мы все совершаем ошибки, множество мельчайших ошибок. Но некоторым из нас удается испортить все дело в огромных масштабах. А предельная лажа, неисправимый недостаток? Конечно, смерть. Мы умираем. Мы все умираем. Но именно в связи со смертью мы и начинаем понимать комедию. Не только комедию, но искусство в целом.

Борис Пастернак, русский поэт и романист, лауреат Нобелевской премии, однажды сказал: «Искусство всегда, не переставая, занято двумя вещами. Оно неотступно размышляет о смерти и неотступно творит этим жизнь»[13]. Искусства бы не было, если бы мы не умирали. Если бы мы жили вечно, не было бы необходимости писать картины или стихи; мы бы думали, что еще успеем, доберемся до этого, ведь у нас вечность в запасе. В конце концов мы еще увидим эту конкретную поляну или гору, или напоем эту мелодию, или додумаем эту поэтичную мысль. Но на самом-то деле мы умираем, и искусство — наша попытка осознать и запечатлеть эту эфемерную (для нас, во всяком случае) реальность.

Поэтому вовсе не удивительно, что драматические и комические актеры «размышляют» о смерти совсем по-разному. Актер драматический смотрит на смерть человека и торжественно говорит: «Умер человек. Как грустно». Актер-комик, наблюдая то же самое событие, говорит несколько суховато: «Посмотрите, как он жил, как нелепо!»

Нелепо? Звучит грубовато и бесчувственно? «Возможно, — ответит наш комик. — Но посмотрите, как он жил! Он ведь знал, что умрет».

Мы знаем, что смертны, но как же мы живем? Помните, человек — единственное животное, которое осознает свою смертность[14]. Мы, люди, единственные живые существа, обладающие практическими знаниями о собственной кончине. Но как же мы все-таки живем, невзирая на эти знания, на понимание того, что мы все умрем? Что же мы все-таки делаем? Мы что, сидим дома и сочиняем хокку, беззвучно проливая слезы?

Нет.

Каждый божий день мы просыпаемся и стараемся сделать нашу жизнь хоть немного лучше. Даже зная, что умрем, мы все-таки выходим из дома и по мере возможности стараемся не унывать.

Я знаю, потому что сам поступаю именно так. Сегодня я переделаю сотню дел, и все они направлены на то, чтобы стрелочка на моем личном счетчике счастья прошла еще одно деление в сторону полного блаженства и прочь от агонии. Сегодня утром я проснулся и воспользовался зубной нитью с привкусом корицы, чтобы люди, нашедшие мой высохший череп лет через двести, не только убедились в отсутствии предательского зубного камня, но и чтобы сам череп был приятен на вкус. Выходя из дома и направляясь на лекцию или семинар, я надеваю красивый костюм в полоску или брюки цвета хаки, чистую, хрустящую белую сорочку и белые кроссовки (отдаю дань Джерри Сайнфелду). Моя обычная семинарская процедура. Она меня радует, я чувствую себя хорошо, примерно так: «Великолепно, сегодня я буду говорить о комедии!» Каждое решение, принимаемое мной как сознательно, так и подсознательно, принимается с надеждой на то, что оно приблизит мою радость или умерит мой страх.

Все нами предпринимаемое делается с надеждой (порой обманчивой), что оно улучшит нашу жизнь. В одежде, которую сегодня надеваем, в выборе, который совершаем, заложена мысль о том, что все это улучшит нашу жизнь хоть на самую малость. Выбор сорочки или блузки на сегодня был сделан потому, что в ней мы почувствовали себя лучше (в той или иной степени), более привлекательными. Может быть, в этой сорочке удобно. А может быть, это моя «счастливая» сорочка. А может быть, просто она пахла не так скверно, как другие из огромной горы одежды, валяющейся на полу. Неважно. Все, что мы делаем, любое принимаемое нами решение — это попытка облегчить жизнь, улучшить ее.

Но разве эти действия, эти поступки помогут разрешить нашу главную проблему?