Скверное время - страница 19
Алькальд подошел к порогу и крикнул:
— Где стибрили барахлишко?
Все остановились, и мужчина объяснил алькальду, что они переносят дом повыше. Алькальд спросил, куда именно перенесли дом, и мужчина показал своим сомбреро на юг:
— Там, наверху, есть участок; дон Сабас за тридцать песо сдал его нам в аренду.
Алькальд скользнул взглядом по их пожиткам: полуразвалившаяся качалка, мятые жаровни — скарб бедняков. На миг задумался, а потом сказал:
— Тащите свое добро к кладбищу: там неподалеку есть свободный участок.
Не до конца поняв, мужчина замялся.
— Те земли принадлежат муниципии и вам не будут стоить ничего, — разъяснил алькальд. — Муниципия вам их дарит. — Затем, обращаясь к женщинам, добавил: — А дону Сабасу передайте: алькальд велел сказать — пусть завязывает со своими бандитскими замашками.
Обед он закончил в задумчивости — не почувствовал даже вкуса пищи. Потом закурил сигарету, затем прикурил от нее другую и, облокотившись на стол, надолго задумался. По радио между тем наяривали душещипательные болеро одно за другим.
— О чем задумались? — спросила девушка, убирая со стола пустые тарелки.
Не моргнув глазом алькальд ответил:
— Об этих бедняках.
Он надел фуражку и через зал направился к выходу. На пороге он обернулся:
— Нужно сделать из городка конфетку!
На углу ему преградил путь кровавый клубок грызущихся собак — водоворот тел: мелькали спины, лапы и оскаленные пасти, летала шерсть, стоял остервенелый лай; затем он увидел, как одна из собак, волоча лапу, потащилась, поджав хвост, прочь. Алькальд обошел свору и зашагал по тротуару к полицейским казармам.
В камере кричала женщина, а дежурный полицейский, лежа ничком на полевой койке — как и положено в сиесту, спал. Алькальд ударил ногой по койке: дежурный проснулся и вскочил.
— Кто это? — спросил алькальд.
Полицейский встал по стойке «смирно»:
— Женщина, что клеила анонимки.
Алькальд покрыл своих подчиненных отборной бранью: он хотел знать, кто доставил сюда женщину и по чьему приказу ее посадили в камеру. Полицейские тут же ударились в многословные объяснения.
— Когда ее посадили?
— В субботу вечером.
— Пусть вместо нее сядет один из вас, — закричал алькальд. — Она провела в камере ночь, а утром весь город был оклеен анонимками.
Как только открылась тяжелая железная дверь, из камеры с криком выскочила пожилая худосочная женщина, волосы ее были собраны в тяжелый узел и заколоты гребнем.
— Катись отсюда, — сказал ей алькальд.
Женщина распустила узел пышных волос, тряхнула несколько раз головой и, как из пушки, полетела вниз по лестнице, отчаянно выкрикивая: «Суки, суки!» Алькальд перегнулся через перила и заорал во всю мощь своих легких, словно хотел, чтобы его услышали не только эта женщина и его полицейские, но и жители всего городка:
— Отъебитесь вы от меня со своими анонимками.
Хотя мелкий дождь еще моросил, падре Анхель вышел на свою обычную вечернюю прогулку. До встречи с алькальдом было еще время, и он отправился в затопленную часть города. Там падре увидел лишь труп кошки, плавающий среди цветов.
Ближе к вечеру, когда падре уже возвращался, стало подсыхать. Вечер зажег свои ослепительно яркие огни. Вниз по густой и неподвижной реке шел баркас, груженный мазутом. Из полуразвалившегося дома выбежал ребенок и громко оповестил, что в его ракушке — море. Падре Анхель поднес ракушку к уху: действительно, в ракушке рокотало море.
Скрестив на животе руки и бездумно уставившись на баркас, у двери своего дома сидела жена судьи Аркадио. Через три дома начиналась торговая часть города: магазины, образцы товаров и просто безделушки, выставленные на прилавках и в витринах, сидящие у дверей своих лавок невозмутимые сирийцы. Закат умирал в клубах ярко-розовых облаков, в суматошных криках попугаев и обезьян, доносившихся с другого берега.
Открывались двери домов. Под запыленными и грязными миндальными деревьями, вокруг повозок с прохладительными напитками или на изъеденных временем гранитных скамьях у деревянного желоба, где поили скот, собирались поговорить мужчины. Падре Анхель подумал, что каждый вечер в это самое время на городок нисходит необъяснимое чудо преображения.