Сквозь ад - страница 24

— Тогда скажите, как бы поступили вы?

— У меня выбор невелик. Пролитая кровь требует отмщения, таков путь сицилийца. Умирает мой сын, он должен быть отомщен. Это не вопрос выбора. У меня нет выбора. Я не могу поступить иначе. — Он потряс головой. — Вы принадлежите к другому миру. Подозреваю, насилию в вашей жизни никогда не было места.

— Это правда. Я всего однажды видела драку, когда мы проезжали через Бронкс, из безопасности заднего сиденья «кадиллака».

Он жестко усмехнулся.

— Вам повезло. Можете смеяться над собой, но вы должны мне обещать, что обязательно сделаете одну вещь. Это совершенно необходимо.

— Что именно?

— Вас следует настоять, чтобы вам показали тело вашего сына. — Он поднял руку, чтобы она ничего не говорила. — Каким бы суровым испытанием это ни было. Поверьте мне, я многое знаю о смерти, а это знаю наверняка. Вы сами должны его увидеть, должны его оплакать, иначе вы будете мучиться до конца жизни.

Она кивнула.

— Я подумаю об этом.

— Кроме того, вам, возможно, предстоит еще одно испытание. Нечто совершенно ужасное.

— Что это может быть?

— Заключение французского коронера звучит совершенно ясно: случайная смерть, утонул под влиянием наркотиков и алкоголя.

— Да, именно так.

— Его тело, миссис Тальбот, оказалось большим удобством для тех, кто его использовал. Мне приходит в голову, что оно могло быть не просто использовано, но заранее предназначено для такого использования.

Она спросила напрямик:

— Вы предполагаете, что во всем этом не было ни малейшей случайности? — Ей было трудно произнести это, но она все же выговорила: — Что его убили?

— Пожалуйста, все, что я говорю: это было очень удобно. Я не хочу, чтобы действительность стала хуже, чем она есть. Долгие годы я прожил в мире жестокости. Я склонен предполагать худшее.

— Я не думала, что может быть хуже, — проговорила она голосом, дрожавшим от гнева и последних признаков протеста.

— Я могу ошибаться. В любом случае, я уверен, что власти примут во внимание все аспекты. — Он вынул бумажник и достал из него визитную карточку. — Здесь адрес моего внука в Лондоне. Я поговорю с ним о вас. Он сделает все, что в его силах. Сам я даже не буду покидать аэропорт. Полечу прямо в Палермо. Знаю, что это маловероятно, но если будете на Сицилии, добро пожаловать ко мне на виллу рядом с деревней Беллона, в Каммарате. — Он нежно поцеловал ей руку. — А теперь, детка, вам необходимо выспаться.

Она приподнялась и поцеловала его в щеку. Он улыбнулся, встал и отправился на свое место. Сара выключила свет и лежала в темноте, обдумывая то, что он сказал. Предположение, что смерть Эрика не была случайной, наполнило ее ужасом. Она отказывалась это принять, гнала от себя эту мысль, и скоро заснула, склонив голову на руку. Самолет продолжал свой ночной полет.

Некий журналист в Кенте, оповещенный своим приятелем из местной полиции, послал короткое сообщение о деле в «Дейли-Мейл» в Лондон. Он сообщил только то, что знал. На проселочной дороге катафалк потерпел аварию и потом загорелся. Было упомянуто, что в нем находилось в этот момент тело. Особых подробностей на этом этапе и быть не могло, поэтому сообщение тянуло не больше чем на абзац в конце третьей страницы, вследствие причастности к смерти. Санкционированное Фергюсоном присвоение делу литеры Д означало исчезновение истории из позднего издания, но случилось это не раньше, чем имя Эрика Тальбота было открыто миру.

Джагоу вылетел из Парижа рейсом, во время которого кормили завтраком, и в одиннадцать был уже в служебной квартире на Коннаут-стрит, рядом с Гайд-парком. Он распаковывал вещи, когда зазвонил телефон.

— В сегодняшнем утреннем выпуске «Дейли-Мейл» есть маленькая заметка, — сказал Смит. — Оказывается, парень был не тем, кем назвался. Его настоящее имя Эрик Тальбот, и он был студентом Кембриджа.

— Значит, он пользовался псевдонимом, — сказал Джагоу. — Это можно понять. А в чем проблема?

— В том, что он не был никто, — объяснил Смит. — Я прикинулся журналистом и расспросил о нем привратника в его колледже. Его отец баронет, всего лишь.

— О, Господи! — изумился Джагоу, подавляя желание громко рассмеяться. — И кому мы обязаны этой неприятностью?