Сквозь тьму с О. Генри - страница 8
Полуодетый, я помчался вслед за ним по улице к салуну. Что-то чёрное, бесформенное налетело на меня, я выставил руку, чтобы смести помеху с моего пути.
— Это я… они взяли Эда… смылись… поторопись…
Это был Джон. Его лицо превратилось чудовищную багровую маску, одежда была пропитана кровью, левая рука до самого плеча раздроблена в куски.
— Давай быстрее! — выдохнул он. — Со мной всё в порядке. В плечо попали. С Эдом покончено. Да пошевеливайся же, ради Бога!
Эд был мёртв, Джон умирал, отец в страшном горе. И всё из-за меня! Совесть мучила меня так, как никого и никогда на свете. Вот к какому великолепному результату привела моя жестокость и склонность к насилию! Мой неукротимый характер — вот кто был настоящим убийцей. И почему мне только стукнуло в голову навестить их! Почему я не остался на ранчо! Почему меня не повесили в Лас Крусес! Вот такие горькие мысли, как стая бешеных собак, рвали меня, пока я преодолевал эту последнюю четверть мили до салуна.
Когда я ворвался в двери, толпа в страхе отпрянула от меня. Кое-кто спрятался под карточный стол, другие метнулись к выходу — словом, все убрались.
На полу, в огромной луже горячей крови, вниз лицом лежал мой брат Эд. Пуля прошила ему голову как раз у основания черепа.
Всё, что было во мне доброго, мягкого и человечного, вырвалось плачем и криком из моей глотки и умерло в тот чёрный час, когда я сидел над телом своего брата Эда, положив его голову себе на колени, в то время как мои руки и одежда пропитывались его кровью. Смерть прокралась в мою душу, разрушая и губя её — а это куда хуже, чем гибель бренного тела моего брата.
Никто не проронил ни слова, никто не протянул мне руки. Наконец, надо мной склонился врач:
— Эл, дай-ка мне… посторонись…
При этих словах салун вдруг наполнился жужжанием голосов. Все сгрудились вокруг, и на меня, как неостановимый камнепад, обрушился поток их слов:
— Он был вон там — играл в питч,[5] — начинал один, а за ним подхватывали новые и новые рассказчики:
— А они набросились сзади…
— Подкрались к нему…
— Продолжали пинать его, даже когда он уже лежал…
— Набросились на Джона…
— Койоты проклятые…
А потом они принялись наперебой рассказывать всё с начала, снова и снова.
Салун, представлявший собой одновременно бар и игорный дом, ютился в двухкомнатной деревянной хибаре. Обычное заведение на Среднем Западе четверть века назад. Эд играл в питч за одним из боковых столов в игорной комнате. В одном углу этой комнаты наяривал городской бэнд, в другом играли в кости.
Темпл Хьюстон и Джек Лав вошли через заднюю дверь, миновали музыкантов и разделились: Хьюстон пошёл к Эду, Лав незаметно зашёл Эду за спину. Оба они были вдрызг пьяны.
— Ну что, извиняться будешь? — невнятно промычал Хьюстон. Эд повернулся и в упор посмотрел на него. Лав стоял у моего брата за спиной.
— Пойди проспись, а как только протрезвеешь, возвращайся. Вот тогда и поговорим об извинениях.
— Как раз то, что мне и хотелось услышать, — ответил Хьюстон, делая поспешный шаг в сторону. В тот же самый момент Лав уткнул свой сорок пятый Эду в затылок и разрядил его. Когда он опустил револьвер, подоспел Хьюстон и всадил в голову моего брата ещё пару пуль.
При первых же звуках выстрелов игроки опрокинули столы и попрятались за ними. Парни из бара ринулись на улицу. Там стоял Джон.
Он рванулся внутрь и увидел, как падает Эд. На полпути, посередине бара Хьюстон и Лав встретили его настоящим залпом. И прежде чем кто-нибудь опомнился, убийц и след простыл.
Эда принесли домой. Джон тоже умирал. Отец сидел с ними и не смыкал глаз. Я не мог заставить себя войти в дом, отправился в сарай и ждал. Чувствовал себя вторым Каином.
Про себя я уже всё решил. Я знал, что виной всему мой неукротимый характер, хотя само убийство было, конечно, делом рук Лава, он и Хьюстона подбил. Они застрелили моего брата из-за спины, как подлые трусы.
Ещё не рассвело, когда новость, словно пожар, прокатилась по округу. Вудворд затаил дыхание и ожидал ответного залпа.
Хьюстон и Лав, конечно, должны были вернуться. Они ожидали, что я буду мстить.
Муки совести прошедшей ночи, как свернувшаяся клубком змея, изготовившаяся к броску, готовы были вылиться в кровавую месть.