Сквозь время - страница 31

— Ну, Олег Павлович, что там, в шахте? — спросил Титаренко. С крупного, в рябинках лица на Флеровского внимательно смотрели черные глаза.

— Вы бы закурили, товарищ инженер…

Ерофеев, невысокий веснушчатый паренек, протянул Флеровскому портсигар.

Флеровский взял папиросу. Кто-то щелкнул зажигалкой.

— Садитесь, ребята, — сказал инженер. — Поговорим.

Четыре человека смотрели на Флеровского, ждали его слов. В какое-то мгновение Флеровский успел заметить все — и особую, семейную аккуратность в отглаженной сорочке бригадира Титаренко, и тельняшку в вырезе щеголеватой куртки Игнатьева, и нахмуренное, все в веснушках лицо Ерофеева, и совсем еще детскую, с пухлыми губами мордочку Феди Слойкова…

— Автомат стоит, — негромко сказал Флеровский. — Нужно сменить резцы и пустить машину в другом направлении, обойти этот участок с твердыми породами.

Он замолчал. Ему показалось, что он говорит слишком обыденные, не те слова. Наверное, следовало сказать что-то иное, особое, значительное.

— Спуститься в гезенк? — спросил Титаренко.

Флеровский видел — громадные, с синими угольными крапинками руки бригадира машинально перебирают костяшки домино.

— Да… Это опасно, предупреждаю. Может завалиться крепь на штреке. В гезенке высокая температура. Товарищ Лосиков в гезенк не идет и вам не советует.

— А вы? — выдохнул Федя. И покраснел от смущения.

— Я? — Флеровский усмехнулся. — Я пойду. Только я плохо разбираюсь в конструкции автомата. А его надо пустить без промедления. Сегодня в шахте спокойно, но земная кора потревожена взрывом. Кто знает, что будет через неделю… Если произойдет завал, нам придется много месяцев вести восстановительные работы.

— Нужно поставить дополнительную крепь на штрек и поднять автомат, — быстро сказал Лосиков. — Незачем лезть к черту в пасть. Неделей раньше, неделей позже…

Титаренко с шумом отодвинул табурет, обернулся к механику. Лосиков смотрел куда-то в сторону. Бригадир ничего не сказал.

— Что ж, можно и не спускаться в гезенк, — медленно проговорил Флеровский. — Мы рассчитывали, что автомат сам пройдет до пласта. Авария совершенно непредвиденная. Будем искать другие пути, может быть, бурение…

— Товарищ Флеровский — изобретатель, — поспешно сказал Лосиков. — Конечно, ему хочется, чтобы все было быстро…

С трудом сдерживая себя, Флеровский встал, шагнул к механику.

— Да, Лосиков, хочется! И не мне одному. Десятки людей выстрадали это изобретение, сотни людей корпели над проектом, тысячи вели подготовительные работы. Если опыт удачен, мы будем создавать месторождения нефти везде, где это потребуется, мы дадим Сибири нефть, а нефть — это свет и тепло, бензин, смазочные масла, пластмассы, лекарства… Вы правы, Лосиков, мне очень хочется быстрее дойти до пласта.

Флеровский вернулся к столу, придвинул табурет.

— Что же получается? — Ерофеев закашлялся, и его веснушчатое лицо стало кумачовым. — Мы же комсомольцы… я и Федя… и вот Игнатьев… Разве мы не понимаем?! Вы напрасно думаете… Мы пойдем…

— Помолчи, — недовольно сказал Игнатьев. — Тоже… главный механик… — он повернулся к Титаренко. — Ну, бригадир, как считаешь? Идти всем надо, быстрее управимся.

Титаренко мотнул головой, встал, посмотрел на Лосикова. Механик хотел что-то сказать, но Титаренко пробасил:

— Никудышный ты человек, товарищ Лосиков…

Когда шахтеры ушли переодеваться, Флеровский подошел к механику.

— Вот что, Лосиков. Возьмите машину — и чтобы вашего духу на шахте не было. Вы меня понимаете?

Было в голосе Флеровского нечто, заставившее Лосикова промолчать. И хотя ночная поездка по лесному, малознакомому шоссе представлялась Лосикову явной неустроенностью, он беспрекословно пошел к машине.

Они встретились на дороге: машина выбиралась на шоссе, ведущее к городу, а пять человек, нагруженные инструментами, кислородными приборами и аккумуляторами, шли к шахте. Машина, едва не соскользнув в кювет, объехала людей и скрылась в темноте…

Флеровский говорил очень скупо, короткими, отрывистыми фразами. Но он ясно видел главную линию рассказа и не упускал ничего существенного. Его манера рассказывать — без лишних слов, без ненужных отступлений — удивительно подчинялась математическому принципу “необходимо и достаточно”. Так обычно бывает у людей, привыкших много делать и мало говорить.