Слава героям - страница 17
— Держи! — отдал ее Волкову. — Я пойду с разведчиками.
Под вечер они вернулись.
— За оврагом фашистов нет. Будем выходить! — сказал Макаренко, снимая автомат. — Вы, — он обратился к младшему лейтенанту Волкову, — остаетесь на КП. Отходить будете с третьей ротой. Она прикрывает батальон. Попросите полк дать огонька.
Пока комбат отдавал распоряжения, Лузан что-то писал на клочке бумажки.
— Вот, товарищ капитан, возьмите, — он подал листок комбату.
— Что это? — Макаренко поднес листок ближе к желтому огоньку плошки. — «В партийную организацию 758-го стрелкового полка. От члена ВЛКСМ ефрейтора Федора Афанасьевича Лузана. Заявление. Прошу принять меня в ряды ВКП(б)…» — читал капитан.
— Одобряю. Молодец! — Комбат крепко пожал руку Федору, аккуратно сложил листок. — Первый дам тебе рекомендацию.
— Спасибо, товарищ капитан. Я не подведу…
Ночью две роты двинулись в путь. На КП батальона остались начальник штаба и Лузан. В траншеях — шестьдесят пять бойцов третьей роты.
Время шло томительно медленно. Федор отстукивал телеграфным ключом радиограммы. В эфир летели длинные колонки цифр. Пусть немцы думают, что батальон на месте.
Но гитлеровцы заметили отход батальона и, готовясь к наступлению, обрушили на высоту тонны смертоносного металла. От разрывов снарядов землянка вздрагивала. Тонкими струйками сыпался песок.
Младший лейтенант выскочил в траншею. Где-то недалеко ухнул тяжелый снаряд. Землянку зашатало. Погас огонек коптилки. Лузан услышал слабый голос Волкова:
— Радист… Радист…
Федор сбросил наушники, выбежал из землянки. У входа на дне траншеи лежал младший лейтенант. Лузан склонился над ним. На маскхалате начальника штаба расплылось темное пятно. Волков открыл глаза:
— Радист… Проси огня… Огня… — Голос его затих, словно растаял.
Лузан накрыл тело плащ-палаткой и вернулся в землянку.
— «Ель»… «Ель», дайте огонь!.. Дайте огонь!
А враг уже поднимался на высоту. По дороге глухо урчали танки.
— Дайте огонь… Дайте огонь… — продолжал передавать радист. — Бейте по высоте… Огонь на меня…
Возле землянки послышалась незнакомая речь. Лузан насторожился. Он разобрал слово «русс». Мелькнула мысль: «Обо мне говорят. Ну нет, я дешево не дамся! Эх, жаль, патронов нет…»
— Землянка окружена, — передал он…
По ступенькам застучали сапоги.
Федор положил на колени гранату. И послал в штаб последнюю радиограмму: «Уничтожаю рацию и себя… Прощайте!»
В это время дверь распахнулась. Всунулись дула автоматов.
— Русс! Рука вверх!
Взрыв потряс воздух. Дымом заволокло землянку…
Под утро лейтенант Резниченко и два пулеметчика, выходившие из окружения, остановились около разбитых землянок, где был КП батальона.
Лейтенант спрыгнул в траншею. Быстро сбежал по ступенькам вниз, зажег спичку. Бледный огонек осветил землянку. У входа лежали два трупа гитлеровцев. В углу на исковерканной радиостанции — красноармеец. Глаза широко раскрыты. На лбу запеклись струйки крови…
Лейтенант снял шапку. Стиснул зубы. Сами сжались кулаки.
— Прощай, товарищ! — тихо сказал он.
Шли дни, месяцы войны. 88-я стрелковая дивизия продолжала бои, стойко защищая самые северные рубежи советской земли.
22 февраля 1943 года в полк принесли газеты. В них был опубликован Указ Президиума Верховного Совета СССР. Родина отметила подвиг своего сына высокой наградой — Федору Афанасьевичу Лузану было посмертно присвоено звание Героя Советского Союза.
И. Франтишев
ЛУЧШАЯ РЕКОМЕНДАЦИЯ
Старший лейтенант Гончаров и политрук Козычев вышли на окраину Колпина и остановились у обгоревшего кирпичного дома. До войны, помнилось Козычеву, здесь помещалась школа. Теперь же мрачно чернели стены, выставив напоказ пустые проемы окон и дверей.
Позади разорвался снаряд. Оба, командир и политрук, припали к земле. Со свистом пронеслись осколки.
— Жив? — первым подал голос Козычев.
— Вроде бы, — отозвался, поднимаясь, Гончаров. — Эх, рвануть, понимаешь, километров на десять, и, глядишь, совсем бы мало осталось до Большой земли. Сколько еще надо будет держаться, а ведь силы людей с каждым днем тают…
Большой, настоящий боевой успех — как он был нужен Ленинграду! Все труднее и труднее становилось жить осажденным. Ленинградцы получали на сутки крохотный ломтик хлеба. И танкисты, хотя их кормили лучше, чувствовали надвигающийся голод.