Славен город Полоцк - страница 18

— Я раб, делаю, что прикажут. Продаст меня князь половецкому хану, я и тому обязан буду служить, хоть и против русских. Таков закон. Раб не имеет ни роду, ни племени, а только господина. Нет и у меня никого и ничего, кроме метки раба.

— И не будет, — торжественным тоном, точно заклинание, произнес Прокша.

Вдруг Иванко перекрестился:

— Господи, сделай так, чтоб пика его сломалась, острие бы притупилось. Не слушай его, господи!

Рука Микифора дернулась к лицу мальчика. Тот отшатнулся. Ондрей бросил на наковальню раскаленную болванку, ударом молотка призвал всех к работе.

Прокша все не уходил. Став за спиной Ондрея, он тихо спросил:

— Сорок лет ты у князя челядин. Бывало ли, чтобы закуп воли дождался?

— Ни.

— А убегать кому случалось? Ты, говорят, пробовал.

— Уходи, не мешай! — с неожиданной суровостью ответил Ондрей.

Он обернулся к Прокше, размахивая перед его лицом молотком. Тот попятился. Шаг за шагом следовал за ним Ондрей, пока не выпроводил из кузни.

А поздно вечером Иванко разыскал городника среди штабелей бревен, где тот работал, и тихо шепнул:

— В седмицу в церкви возле деда станешь.

В воскресенье Ондрей отпросился у тивуна в посад. С тех пор как он одряхлел, ему разрешалось отлучаться из замка в нерабочие дни, чтобы повидаться с посадскими ковалями, поглядеть, какие новые изделия научились они делать, и самому перенять это умение, услышать разные новости. Уходил он редко, не чаще двух раз в год. Теперь, знать, понадобилось. Его сопровождал Иванко. По крутому склону они спустились к Полоте, перешли по мосту на Заполотье, где размещался посад.

Дед неторопливо рассказывал про порядки в посаде. Здесь жили вольные люди, обязанные лишь вносить князю дань. Бортники давали колоды меду, мясники — говяду, ральники — жито и ячмень, ремесленники — кто что делал, купцы давали часть от своего товара, а которые побогаче — золотые браслеты, кольца, украшения, серебряные вазы и кубки, резь по дереву и кости и многое иное. И пока кто платил, был свободен и пользовался защитой князя.

— А кто не имеет ни земли, ни ремесла? — допытывался Иванко.

— Кто помогает выгружать рыбу или работает поденно на дорогах и мостах, с того берут ногату, резан... А кто закупом стал, за того платит его хозяин.

— Ты тоже закупом был, пока стал рабом?

— Тоже.

— Знаешь что, дедушка, давай убежим! — неожиданно предложил Иванко.

— Далеко не убежим...

— В лесу спрячемся, выроем землянку, станем сами жить.

Дед покачал головой:

— Не создан зверем человек, не способен жить одиноко. Как обойдемся без шевца, без пекаря, без деревника?.. И они без нас не обойдутся. Нет, каждый человек нужен всем, убегать надо к людям, а не в лес.

— Ну, убежим к людям... Я не хочу быть всю жизнь рабом.

— Когда-нибудь кончатся рабы, — убежденно произнес Ондрей. — Был кузнец Алфей, сильный раб, справедливый. Ударом молота колоду в землю вгонял. Однажды отковал он меч на княжью голову, да спрятал его. Как найдут люди тот меч — конец рабству придет... Говорил Алфей: «Будьте свободны, рабы!» Обязательно придет это время, да кто угадает — когда? Может, лет через десять, а может, и через десятью десять.

Дед умолк, остановился. Сощурив глаза, всматривался в мутную даль над Двиной. Казалось мальчику: видит дед чудесное далекое время без рабов; думалось: встань он выше — тоже узрит все, что видит дед. Даже оглянулся — нет ли камня под ноги?

— Ну, что там, дедушка?

— Солнце сквозь туман идет в желтом венце, а над венцом — белая корона. Быть стуже, быть лиху, быть многим смертям, — тихо, словно бы про себя, ответил Ондрей.

Они обогнули рубленую церковь во имя святой Параскевы- Пятницы и вступили на обширное торговище. Площадь была запружена народом. С крыльца дома тысяцкого — городского воеводы и судьи — рослый служка выкрикивал повеление князя. Рядом стоял сам тысяцкий и подсказывал, должно быть, про что выкликать. Иванко загляделся на его высокую рыжую меховую шапку, сафьяновые сапоги с острыми носками и не слушал. Ондрей, наоборот, напрягал туговатый слух, чтобы ничего не упустить, и время от времени трогал мальчика за плечо: «Слушай, слушай, потом перескажешь!»