След голубого песца - страница 15
Он хотел, кажется, еще что-то сказать, но повернулся и стал смотреть в окно. Наталья Степановна заплакала громче. Словно выйдя из оцепенения, Галя резко спрыгнула с кровати.
— Не надо, мамочка, успокойся, — сказала она, ласково трогая мать за плечо, сама готовая разреветься.
Ясовею хотелось спросить, что же случилось, но он чувствовал, что не надо спрашивать, и молчал. Наконец Галя, успокоив немножко мать, подняла стул, смахнула с него тряпкой пыль и подвинула его Ясовею.
— Присаживайся. Извини за беспорядок. Ишь, что натворили, — вяло улыбнулась она. — Жандармы были в гостях... Колю увели...
Нижняя губа у Гали запрыгала, и она прикусила её.
Ясовей понял. Жандармы увели Николая. Это те, в голубых мундирах, с шашками в обшарпанных ножнах, с красными мясистыми руками, при виде которых ему всегда становилось не по себе. Эти руки тут всё и разворошили. Они грубо схватили Николая... «За что?» Произнес он эти слова или Галя угадала вопрос по глазам — ответила:
— В забастовке участвовал, вот и взяли...
Василий Карпович медленно отошел от окна, будто нехотя поднял с полу распоротую подушку. Это вывело из оцепенения и Наталью Степановну. Она стала помогать мужу прибирать комнату.
Забастовка. Что это такое, Ясовей не знал, а переспросить не решился. Видно, дело важное, раз в нем участвовал Николай. А почему же это не понравилось жандармам? Ясовею ясно: Николай, его родители, Галя — люди хорошие. Жандармы — плохие. Они сцапали Николая, его надо спасать.
— Василий Карпович, пойдем, — сказал он решительно.
— Куда же это?
— К жандармам. Отнимем Николая. Пойдем скорее...
— Милый друг, — ответил Василий Карпович с доброй и грустной улыбкой, — нам вдвоем ничего не поделать с ними. У них сила, у них власть...
— А если они уморят Николая... Мы тоже будем сидеть? Так?
— Нет, не так, Ясовей, не так, славный ты мальчик, — задумчиво посмотрел на него Василий Карпович, барабаня пальцами по столу.
12
Галя пошла проводить Ясовея. Уже смеркалось. На Троицком зажигались фонари. Изредка громыхали тяжелые трамваи. С реки доносился хриплый гудок морского парохода. Они шли, взявшись за руки. Говорили мало. Оба думали о своем. Вышли к Немецкой слободе. Из переулка навстречу им появился жандарм, усатый, широченный в плечах, словно квадратный. На мундире тускло блестели медные пуговицы. Шашка при ходьбе ударялась о начищенную голяшку сапога.
Ясовей остановился, уставившись на жандарма.
— Ты что? — потянула его Галя за рукав.
— Постой, Галя. Мы не туда идем...
Он резко повернулся.
— Пошли.
— Да куда ты?
— К жандармам. Они тут, недалеко. Я знаю.
— Зачем нам к ним?
— Как зачем? Николая найдем. Скажем: нельзя человека силой держать. Он не собака. Собака и та на вязке скулит. Отпустят.
Галя колебалась. Но слова Ясовея были горячи и уж очень убедительны, на неё подействовала решительность мальчика
— В самом деле, — не очень уверенно произнесла она. — почему бы не попробовать...
— Идем.
В коридоре полицейского участка пахло затхлостью, сапожной мазью, винным перегаром. С облупленной штукатуркой стены сходились сводом над головой. Казалось, что входишь в могильный склеп.
У двери сидел рыжий полицейский и лупил грязными пальцами колбасу. Морщась, прихлебывал что-то из жестяной кружки и закусывал, смачно чавкая.
— Вы куда? — прохрипел он.
— К главному жандарму, — учтиво сказала Галя.
— Самый главный я, — сообщил рыжий и с великим усердием налег на колбасу. Посетители молчали. — Чего вам? — не переставая чавкать, спросил полицейский.
— Сегодня арестовали моего брата, — стараясь быть спокойной и вежливой, проговорила Галя. — Его арестовали напрасно. Мы хотим похлопотать за него.
Полицейский отхлебнул очередной глоток, закашлялся, замотал головой, потом вынул из кармана огромный грязный плат, вытер усы.
— Проваливайте, — сказал он, икнув, — нечего вам тут делать.
— Но почему?
— Я вам покажу почему! — вдруг рассвирепел рыжий. — Марш, живо!
Галя толкнула Ясовея к двери, потянула на улицу.
— Мы с тобой дураки, Ясовей, — сказала она, сойдя с крыльца на тротуар. — Разве с жандармами можно по-человечески разговаривать...