Следопыт Урала - страница 26

В самой планировке города, в расположении улиц сказывался казенный стиль. Проводив Палласа до желтого здания с фронтоном и колоннами, Зуев и Соколов пошли бродить по городу. Их внимание привлек большой дом, главным фасадом выходивший на соборную площадь. И размерами, и красотой он превосходил все казенные здания. Белый фронтон и колонны придавали зданию торжественность и величавость, а одновременно легкость и изящество. Дом, или вернее архитектурный ансамбль, с флигелями, боковыми пристройками, высокой оградой, раскинувшейся на квартал, не был закончен, но уже производил сильное впечатление.

Улицы города поразили многолюдностью. За годы странствий Зуев и Соколов отвыкли от городской жизни. Среди прохожих много горных чиновников и чинов полиции, их жен и дочерей. Они медленно обходили купеческие лавки и ларьки. Маршировали воинские команды. Деловито спешили в Горное правление заводские приказчики и досмотрщики. Держась кучкой, брели, пугливо оглядываясь, мужики-ходоки.

Соколову и Зуеву хотелось побывать в Горнозаводской школе, которая готовила горных мастеров, механиков, рудознайцев. Но время было каникулярное, и здание пустовало. Их встретил заросший седой щетиной старик. Они думали, что это сторож, но ошиблись. Это оказался уволенный в отставку учитель чертежного ремесла Фрол Маркович Козлов. Он обрадовался случаю поговорить и взялся показать студентам достопримечательности города.

Они поспешили к плотине через реку Исеть, где находился монетный двор. Старик поспевал за молодыми кое-как, выбился из сил. Наконец, махнул рукой и сел на скамью возле какого-то дома.

— Выдохся, Фрол Маркович, выдохся, — сказал старик сам себе. Отдышавшись, принялся усердно нюхать табак из берестяной табакерки. Студенты присели рядом.

— Наш монетный двор был задуман еще батюшкой Петром I, поскольку основная медь у нас на Урале добывается, — стал рассказывать Козлов. — А сейчас екатеринбургские монеты по всей России хождение имеют. Дай-кось мне какую ни есть денежку, — обратился он к Соколову. Тот достал из кармана большой медный пятак, закрывший почти всю маленькую сухощавую ладонь старика.

— Вот, любезные, видите, тут под орлом буковки «е. м»? Это и есть мета нашего двора: «Екатеринбургский монетный».

— А почему такие деньги тяжелые да большие? — поинтересовался Соколов.

— Чтобы ты меньше денег в карманы брал, меньше тратил, — смеясь, ответил ему Василий. Улыбнулся и Фрол Маркович.

— Екатеринбургские деньги полной цены, без утайки. Сколько меди положено, столько и в чеканку идет. Сибирская монета Колыванского монетного так куда меньше, зато в ней с медью и серебро есть. На сибирской-то монете вместо орла две куницы на лапах стоят. Герб это сибирский. Ну, ребятушки, видно, дальше с вами я не ходок, — сказал старик, — ноги подводят. Посижу и в обрат пойду. И то сказать, пять на восемьдесят перевалило.

— Спасибо, Фрол Маркович, — поблагодарили его студенты, — мы с вами посидим.

— Дело хорошее. Город наш из завода вырос, — продолжал он, — завод начали строить в 1721 году, а сейчас вот какой вымахал. Теперь на нем более 30 «фабрик» заведено: доменные, медеплавильные, якорные, проволочные, молотовые.

— Да, завод большой, — поддержал разговор Соколов. — А знаешь, Василий, что две третьих доли всего потребляемого Англией железа с Урала идет?

— Не знал доселе. Здорово, выходит, — удивился Василий. Время было за полдень, и наши путешественники, распрощавшись с Козловым, заспешили на заезжую квартиру.

Паллас направился в Главное горных дел правление сибирских, пермских, казанских, оренбургских заводов. В полутемных узких коридорах со сводчатыми потолками и в зале с узкими, вытянутыми окнами сновали мелкие чиновники, просители из купцов и горных смотрителей, мужики-рудознатцы.

В уставленных столами залах тесно сидели копиисты и подканцеляристы. Толкая друг друга продранными локтями, они старательно писали что-то на длинных листах бумаги, но молниеносно вскакивали на окрик старшего письмоводителя и быстро семенили к начальнику.

В углу, у загородки, в нерешительности топталась группа мужиков. Наконец, один из них подошел к столу и выложил полтину. Сидящий с краю писчик незаметным движением смахнул полтину к себе в карман и, как ни в чем не бывало, продолжал писать. Перебелив бумагу и отнеся ее старшему переписчику, чиновник подошел к жавшимся в углу мужикам и снисходительно стал слушать их.