Следователь по особо важным делам. Преступники - страница 14
– Залесская обращалась к вам с какой-нибудь просьбой?
– С просьбой – нет. А когда ее выбрали в группу народного контроля, пришла. Говорит, не справится, мол. Я ей говорю: справишься, актив поможет. А кто ее знает, может, она кого обидела или ее… Верно я говорю?
– Постойте, она раскрыла какое-нибудь крупное хищение или злоупотребление?
– Что значит – крупное? За это тянут к вам. Так, мелкие недостатки.
– И все-таки подробнее, пожалуйста.
– Я уж и не припомню всего.
– Выходит, у нее были враги?
– Не знаю. В этом как раз и следует разобраться…
В дверях появился заспанный, растрепанный человек.
– Звали, Емельян Захарыч?
– Звал, Еремеев, звал. – Мурзин поморщился. – Причесался бы для порядку. Стыдно…
– Ладно уж, мои вороные-пристяжные не обидются…
– Перед людьми стыдно. Вот что, если опять из Лесковского пруда будешь воду возить, поставлю навоз чистить!
– Так эвон какого кругаля давать…
– Надо будет, так и за двадцать верст ездить будешь!
Это тебе не свиньи, а люди! Верно я говорю?
Мужчина провел рукой по взлохмаченной голове и медленно вышел из кабинета.
– Вот так работаем, – покачал головой директор совхоза. – Пока сам носом не ткнешь, не слушаются… Ну, какие еще у вас вопросы? Давайте уж все выяснять.
Я улыбнулся:
– Ну, сразу так, наверное, не получится.
– Ясное дело.
– Залесская упоминала в предсмертном письме о своей связи с кем-то. Может быть, это был кто-то из работников совхоза. У вас нет никаких предположений?
Мурзин посуровел:
– Хотел я и об этом. Прокурору не писал. Не по назначению, если так можно выразиться. Но вам сказать считаю нужным… Не везет нам с главными агрономами. Один не поладил с районным начальством. Уехал. Другой, Пащенко, покрутился немного, посчитал, условия для него не те. Перспективы, мол, нет. И был таков. О нем я не жалею, рад, что избавился. Ни богу свечка, ни черту кочерга. Наконец, приехал Ильин. Николай Гордеевич. Не жалуюсь, работник хороший. Боюсь, и его выживут. Плюнет на все, уедет, тогда что?
– Почему?
– Болтают, что Залесская имела в виду именно его.
– Предположим, вдруг действительно он?
Мурзин ответил резко и категорически:
– Не верю!
– Тогда что ему бояться?
– Сплетни могут кого угодно довести. Верно я говорю? Зачем человеку ронять авторитет?
– Возможно. Я Ильина не знаю… А он давно у вас работает?
– Сейчас скажу. С марта. С ним посевную провели. Не знаю, что там другие, а я ему верю.
– Если не Ильин, как вы говорите, то значит – другой. У вас подозрений нет?
– Не-не-не. Тут помимо наших приезжие бывают, не уследишь. Летом студенты помогали строить. Из Томска.
Коровник поставили. Не видели? Покажу. Чудо будет. Студенты – народ молодой, горячий. Еще – механизаторы из других мест. Рабочих рук не хватает…
– Значит, местных, своих, вы исключаете?
– Об этом я не говорю. Но если бы наш, пошли бы разговоры. Все знают друг друга…
– Вы же не доверяете сплетням…
Емельян Захарович усмехнулся:
– И то верно. Действительно. На чужой роток не накинешь платок. Короче, не знаю. Напраслину возводить не буду.
В конце нашей беседы Емельян Захарович поинтересовался:
– Вы где думаете свою резиденцию организовать? Понадобится небось помещение, чтоб с людьми говорить?
– Скорее всего, в комнате милиции… – неопределенно сказал я.
– Зачем вам там тесниться? Могу предложить рядом, через две двери, кабинет главного зоотехника. Пустует.
– Так сказать, зоотехник устроился поближе к производству…
– Кадры – больной вопрос. – Он вдруг улыбнулся: – Как следователь, помогите подыскать специалиста.
– Кого я обычно ищу, вам не подойдет…
– Да, работа у вас не из веселых…
Мурзин стал поглядывать на часы.
– За один раз нельзя объять необъятное, – поднялся я. – Надеюсь, у нас еще будет время встретиться.
– У вас-то да. У меня оно на вес золота. Для меня самые подходящие часы или утром, часиков в пять, или вечером, где-то около двенадцати.
– Ночью?
– Мне ночью удобнее. Сами видели, все время отрывают. А нужна тихая, спокойная обстановка. Верно я говорю?
– Ладно, значит, еще встретимся, – сказал я. – Кстати, оформим нашу беседу.
– Как вам нужно. Я от своих слов не отказываюсь… Только, ради Христа, не сейчас. Спешу.