Следы ведут в пески Аравии - страница 21

'Моряки, среди которых было много греков, не отличались большим опытом: слишком редко им приходилось выходить в море. К тому же из-за скученности на палубе им негде было повернуться. Поэтому при каждой смене галса матросы наступали на вещи торговцев; те орали на них. Вообще, над палубой висел неумолчный крик, в котором трудно было отличить мирную беседу от жестокой брани. За большим судном тянулись еще четыре, и все они были переполнены торговцами, паломниками, рабынями, лошадьми и овцами.

К общению с арабами Нибур и его друзья уже начинали привыкать, но сейчас у них было совсем другое положение. Ведь основная масса пассажиров состояла из правоверных мусульман, совершавших одно из основных предписаний ислама — хадж, то есть паломничество в Мекку. По своему виду и манере поведения паломники заметно отличались от других пассажиров: они были тише, сосредоточеннее и даже мрачнее, и их настроение невольно подчиняло себе всех окружающих.

Наши путешественники заняли свою каюту заранее, за несколько дней до отплытия флотилии, чтобы не попадаться наломникам на глаза.

— Эти правоверные в своем религиозном фанатизме смотрят на нас, представителей другой веры, так же, как смотрели бы французские монахи на еретиков и неверующих, — убеждал Хавен друзей.

— Что же, нам и на палубу не выходить? — с иронией заметил Форскол.

— Да, лучше, наверно, не выходить, — сказал Нибур. — А если выходить, то снимать обувь — меня греки предупредили.

— До их священной земли еще плыть да плыть.

— При чем здесь священная земля? Для них палуба просто как пол в комнате. Но они религиозно настроены, неужели вы не понимаете? — настаивал Нибур.

— А при чем здесь религиозность? — вмешался в разговор Бауренфейнд. — Они заметили, что я их боюсь, и вовсю стали потешаться надо мной. А думали бы о священной земле, так не обратили бы на меня никакого внимания.

— Все равно, надо уважать обычаи людей, среди которых ты находишься, — решительно заявил Нибур.

— Ну что ж. — Форскол пожал плечами. — Опасение — половина спасения.

— Можете ничего не опасаться, сюда к нам никто не войдет, — спокойно ответил Нибур.

С якоря снялись ночью и на следующий день, пройдя Суэцкий залив, вышли в Красное море. Арабы называли его Бахр-аль-Кульсум — по имени уже упомянутого нами небольшого египетского порта. Нибур в своих записях, как и Клавдий Птолемей, именует его Аравийским заливом.

В Красном море, где немало подводных рифов и скал, суда обычно плывут только днем. К тому же местные моряки любят держаться поближе к берегу, чтобы в случае беды было легче спастись. Нибур определял с помощью квадранта широту и записывал эти данные в свой дневник, наносил на карту береговые пункты и ориентиры, изгибы заливов, очертания берега, многочисленные острова.

Суда сначала плыли на юг, затем взяли курс на юго-восток. Нибур в течение всего дня мог наблюдать за берегом, ясно просматривавшимся в прозрачном воздухе. Но главное его внимание было приковано к солнцу, причем не только для ориентации, но и в связи с наступающим солнечным затмением.

Общительный Форскол, не желая соблюдать осторожность, вышел побродить по палубе, заглянул к капитану. Того звали Гурейб, он был каирским торговцем и в искусстве кораблевождения, как выяснилось, разбирался не очень хорошо, полагаясь в основном на лоцмана. Форскол принес раису закопченные стекла и предложил посмотреть сквозь них на предстоящее вскоре солнечное затмение, а если капитан хочет, то и показать другим.

Затмение солнца для арабов было не внове, но людей, способных предсказать его, они справедливо считали учеными, ну, а раз ученые, значит, врачи. В мгновение ока Форскол приобрел среди всей этой гудящей, орущей, жующей и курящей толпы необыкно-венную популярность. Каждый стремился поведать ему о своей болезни и выслушать целительный рецепт. Форскол не растерялся. С присущим ему юмором он тут же взялся всех «лечить»: одному советовал спать больше, другому — меньше, третьему рекомендовал диету, четвертому — прогулки, пятому — сократить гарем и т. д. Какой-то назойливый паломник требовал, чтобы Форскол вылечил его от странной болезни: он, мол, ничего не видит ночью — темно. Тогда Форскол с серьезным видом посоветовал ему в таком случае… зажигать свет. Нибур вышел из каюты посмотреть на это представление и, не выдержав, расхохотался. Смех его прозвучал так заразительно, что вскоре веселилась вся палуба.