Слепень. Повести - страница 4

– Ладно, – сдался Мильвидский. – Только я засиживаться не буду. Час, и не более. Домна Александровна сегодня так сильно расстроилась и ушла вся в слезах…

– Вот и славно! – хлопнул в ладоши Купский. – Итак, господа, прошу…

Шёл второй час игры. Ставки увеличивались. Зелёное сукно было сплошь исписано белыми колонками цифр. Ардашев играл в паре с судьёй Бенедиктовым, а доктор – с банкиром Старосветским.

Рядом, утонув в мягком кресле, блаженно дремал Поляничко. Его нафиксатуаренные усы торчали, точно стрелки часов, показывающие четверть десятого. Своего помощника он отправил в сыскное отделение с вещами покойного после того, как присутствующие пересели с обеденного стола за ломберный.

Напротив Ефима Андреевича, дымя сигарой, сидел Купский и со скучной миной листал «Всемирный юмор» – журнал с картинками далеко не пуританского содержания. По грустным глазам директора синематографа было видно, что после выпитой водки и коньяка он разгорячился и спокойное времяпрепровождение тяготило его так же сильно, как обычно угнетало присутствие жены в местном театре-варьете. Душа Александра Захаровича жаждала продолжения в виде шампанского, очаровательных женских ножек, мелькающих перед глазами, и рассвета – не простого, а настоящего, когда перепачканный губной помадой и пахнущий всей гаммой духов фабрики «Ралле», он будет тихо плакать под задушевную цыганскую песню у костра на берегу Архиерейского пруда. Да, когда-нибудь это обязательно случится, а пока – солидная компания и уважаемые люди. Одним словом – скукота египетская.

– Два без козыря, – начал банкир.

– Три черви, – ответил судья.

Доктор задумался, ему предстояло принять правильное решение. Слегка волнуясь, Мильвидский вынул из внутреннего кармана фляжку. Сделав два глотка, он поморщился и стал её убирать, но сразу ему это не удалось.

– Не угостите? Что там у вас? Коньяк? – присяжный поверенный протянул руку.

– Нет. Это водка.

– Отлично! Мне чуть-чуть, чтобы взбодриться.

Ардашев взял фляжку и, налив немного в пустой стакан от только что выпитой сельтерской, заметил:

– Прекрасная вещь. И тоже серебряная.

– Да, подарок жены, – согласился Мильвидский, пряча предмет в карман.

Услышав слово «фляжка», директор «Модерна» встрепенулся и, глядя на Поляничко, спросил:

– Скажите, Ефим Андреевич, неужто Харитон вот так взял и запросто умер, а? Он ведь ни на что не жаловался, а если и болел, то только с перепоя… Ну как такое может случиться?

– Вопросец не по адресу, – приоткрыв глаза, усмехнулся Поляничко. – Это вы у нашего уважаемого врачевателя спросите. Я в медицине не разбираюсь.

– А тут и выяснять нечего. Тапёра отравил господин Мильвидский, – не отрывая глаз от карт, негромко выговорил присяжный поверенный.

В комнате воцарилась тишина. Было слышно, как под потолком бьётся случайно залетевшая большая чёрная муха.

– То есть как?! – привстав от негодования, воскликнул врач. – Вы хотите сказать, что Акулов был убит и это сделал я?

– Именно, – невозмутимо подтвердил адвокат.

В мгновение ока Поляничко поднялся и, оказавшись за спиной Мильвидского, тихо прошептал:

– Вы не волнуйтесь, Савелий Панкратович, не волнуйтесь. Сядьте. Давайте послушаем Клима Пантелеевича. Он обычно пустыми обвинениями не бросается.

– Как помните, господа, – начал рассказ Ардашев, – тапёр Харитон Акулов имел обыкновение во время сеанса подливать из фляжки в чайный стакан алкоголь. Так было всегда, но сегодня ещё до начала фильмы фляжку подменили. Это случилось в тот момент, когда Акулов, оставивший сюртук на стуле, куда-то вышел. И сделал это доктор Мильвидский. Какой разновидности было отравляющее вещество, я затрудняюсь сказать. Знаю только, что оно очень сильного действия. Думаю, после проведения химического анализа эксперт-криминалист определит состав яда и подтвердит мои слова. Сия жидкость, как вы помните, осталась во фляжке, найденной в кармане настройщика пианино. Нисколько не сомневаюсь в том, что и причина смерти Акулова – отравление ядом – будет засвидетельствована после вскрытия тела.

– Допустим, тапёра отравили. Но при чём здесь я? – робко осведомился Мильвидский. – Да и какие у вас имеются доказательства моей вины?