Слепой гость - страница 51

На два года он запирал их, своих подручных, в самое глухое подполье. Эпилептики, сухорукие, глухонемые, они терпеливо должны были ждать условленного часа. Да, это была любопытно задуманная Игра. В «нищей, озлобленной, вконец обездоленной нами, коммунистами, стране», какой она в будущем виделась господину Шварке, является «божий посланец». И люди, увидевшие воочию, как слепец открывает глаза и глухонемой славословит господа, сначала падают ниц, а потом хватаются за кинжалы и факелы-громят, жгут, режут.

Полковник сказал капитану Мертрупу, восхищенному этой красивой картинкой:

- До сих пор вы взрывали мосты и склады, теперь вы взорвете религиозные страсти. И это будет началом восстания. ..

Капитан досказал:

- Началом войны.

Они долго молчали после этих слов, вспоминал он после.

Караульный стрелок прошел по перрону и мельком оглянулся на них. Должно быть, нечто такое было на их лицах, такая злоба или такое дьявольское восхищение, что тотчас же он оглянулся вторично и даже замедлил шаги. Но он ничего не увидел на этот раз. Кашлял старик, прикрывая рукой простуженное горло, да иностранец, скучная туристская фигура в непромокаемом пальто, поглядывал то на часы, то на огоньки семафоров.

Есть арабская сказка о духе, которого царь Соломон заключил в медный сосуд и бросил в море. Озлобленный дух поклялся убить всякого, кто его освободит, так велика была его ненависть ко всему, что живет и радуется под солнцем.

…Четвертый год их подполья подходил к концу. Мертруп говорил: меня поддерживала только ненависть. Он ненавидел всё - бабку твоей подруги Элико, старую грузинку, у которой он жил, прохожих на улице вашего зеленого городка, тебя, веселого мальчугана, такого почтительного и ласкового к старому, слепому корзинщику.

Это не было холодное презрение «настоящего» немца к людям, не стоившим его подметки, какими он считал нас с тобой. Это была злость, переходившая в бешенство, По собственному признанию, часто ему хотелось стрелять в первого встречного. Вместо этого он гладил Элико, хохотушку Гах-Гах, по кудряшкам и, выходя на улицу, жалобно гнусавил: «Добрые люди, помогите слепому старику перейти дорогу!»

Как случилось, что, вместо намеченных по плану двух - лет, они сидели в своих норах четвертый год? Все было очень просто: незадолго до срока их выступления Мертруп получил от полковника приказ - ждать. Ждать еще два года, потому что обстановка не благоприятствует.

«Нищета и развал», обещанные нам полковником, почему-то еще не наступали, как этого ему хотелось бы. И он приказывал ждать.

В этот день Мертруп пришел в бешенство. Ведь он был не один. Девять его агентов сидели с ним по соседству по разным городам и деревням - два азербайджанца, один перс, три таджика и три таких же, как он сам, «настоящих» немца. Отсрочка могла пошатнуть дисциплину.

В одном городе с ним он поселил своего старшего унтера Ветке. Это был, насколько я сам мог убедиться после, туповатый, однако отчаянный до наглости человек. В ранней молодости у него были и кражи со взломом и кое-что похуже. Не вскакивай, когда я назову тебе его имя, под которым ты его знал. А ты его хорошо знал. Ты спал с ним в одной комнате и ел с ним с одного стола. Твой отчим, глухонемой сапожник Сулейман, это был унтер Ветке.

Это он задушил твоего деда. Он боялся, что старик, может быть, знает имена людей, которые приютили всю эту шайку, когда она перешла границу. Он проник к нему в комнату через окно в то время, как все мы сидели рядом на улице, сделал свое дело и присоединился к нам и, вместе с нами вбежал к старику на крик твоей матери. Да, это был самый злой и самый хладнокровный мерзавец из всего десятка, если их вообще стоит сравнивать.

Так вот. четвертый год их подполья подходил к концу. Полковник как в воду канул. Они не получали от него никаких вестей, и Мертруп бесился на эту излишнюю, по его мнению, осторожность. Но дело было не только в осторожности полковника Шварке. Дело было в том, что мы крепко заперли свои границы и уже неплохо очистили свою страну от врагов и сомнительных людишек, которые могли бы нам напакостить. Приятелей нашего капитана, двух крепких мужиков из пограничной зоны, промышлявших не столько животноводством, сколько контрабандой, к этому времени и след простыл. Не зная еще о том, что за гости у нас гуляют мы позаботились о том, чтобы они остались без связей.