Сломанная тень - страница 12

– А ты кого ожидал? – громко спросила генеральша.

– Умоляю, тише! Весь дом сбежится!

– Ну и пусть! Пусть все знают! Обманщик! – Софья Лукинична наградила юношу пощечиной. – Развратник! Кого ты ждал? – Тут ударили и по второй. – Полину? Отвечай!

Пощечины не прекращались, вдобавок при каждом замахе на грудь Дениса падал освобожденный от корсета живот.

– Тише! – чуть не плача бормотал Угаров.

– Негодяй! Мерзавец! Насильник! – орала на весь дом Лаевская. – Зачем тебе эта сучка?

Денис обреченно закрыл глаза. Хоть в Петербурге они с Тучиным находились уже второй месяц, с генеральшей он познакомился лишь накануне. Сентябрь и почти весь октябрь та провела со своей старшей сестрой в имении, откуда только вчера вернулась. Весь сегодняшний день Софья Лукинична оказывала юноше знаки внимания – то посмотрит многозначительно, то двусмысленность изречет. Угаров списал это на безобидное старческое кокетство – и вот на тебе: почтенная матрона у него в спальне.

Первыми на крик явились Тучин с Владимиром Лаевским. Попыток освободить несчастного Угарова даже не предприняли – прыснули от смеха. Следующей явилась старшая сестра Софьи Лукиничны – Ирина. Уже в тридцать лет ее принимали за старушку. Всегда в чепце, никаких румян и украшений, сгорбленная сухонькая фигурка.

– Батюшки светы! – воскликнула она и, перекрестившись, убежала.

Потом заглянул Кислицын. Вытаращил в изумлении глаза и немедля исчез. Последним вошел Лаевский-старший.

– Андрей Артемьевич, посмотри, что вытворяют в нашем доме! – заверещала Софья Лукинична. – Я ему в матери гожусь, а он меня насиловать пытался!

– Какой позор! – пробормотал старик.

Ирина Лукинична вернулась с подмогой. Дворецкий Никанорыч и швейцар Филипп сняли с Угарова брыкавшуюся Лаевскую и потащили к ней в комнату. Вслед за ними молча удалились остальные, только Тучин, уняв наконец смех, сказал в дверях:

– Ну, ты даешь!

Денис долго не мог заснуть.

«Какой конфуз! Завтра меня выгонят! Да еще с позором! – размышлял он, ворочаясь в кровати. – Вот уж действительно Керубино! Ладно! Зато домой поеду!»

– Чего молчите-то? – спросила Ирина Лукинична.

Угаров, потупив взор, вытянулся перед Андреем Артемьевичем. Эх, надо было уехать спозаранку, да проспал! Стой теперь, как пугало огородное. Сам виноват! Кабы дверь в комнату запер, не попал бы в коллизию!

– Андрей Артемьевич! Скажите же что-нибудь! – оказывается, призыв не к Денису относился.

Генерал Лаевский поднялся с кресла и подошел к Угарову:

– Вы бывали в сумасшедшем доме?

– Нет, – промямлил Угаров. Бог мой! Неужели в скорбный дом хотят упрятать?

– Душераздирающее зрелище! – продолжил Андрей Артемьевич. – Несчастные прикованы к каменным стенам, ревут, кричат, кусаются. Дабы облегчить невыносимые страдания, их обливают ледяной водой! Вот! Теперь понимаете, почему я не отдал туда Софушку?

Угаров вытаращил глаза:

– Нет!

– У Софушки приступы всего два раза в год, в остальное время она нормальная… почти нормальная, вот мы и решили с Иринушкой, что сами справимся.

Разговор происходил в кабинете генерала, больше походившем на библиотеку. Стен за книжными полками не было видно, раскрытые фолианты лежали везде – на камине, диванах, креслах, а письменный стол был завален ворохом бумаг и книг.

– Софья не сумасшедшая! – вставила Ирина Лукинична. – У нее просто нервная горячка! Как приступ случится, мы ее в комнату особую запираем, на втором этаже, рядом с вами!

Денис вспомнил, что справа от его комнаты дверь всегда заперта.

– Стены там подушками обиты, чтобы голову она не разбила, а окно заделано, дабы не выкинулась. Если сильный приступ – ремнями к кровати привязываем, – рассказывала Ирина Лукинична. – А когда полегче ей станет, увозим в имение. Доктор Тильмах говорит, что для выздоровления Софушке деревенский воздух показан. Сидит она там целыми днями на веранде и молчит, в одну точку глядит. Месяца полтора так проходят, а то и два! А как заговорит со мной, значит, поправилась, едем обратно. Полгода потом она нормальная, ну почти нормальная, а затем снова. И так уже семнадцать лет! Сразу после рождения Полины началось! Больно носила тяжело, в родах чуть не померла! Три дня потом в горячке отлежала, а как в сознание пришла – будто подменили. Сидит, голову опустила и молчит!