Слоны Ганнибала - страница 13

– Если ты мне друг, – жарко шептал Масинисса, – выполни мою просьбу. Ночью я выведу коня. Ты подождешь у ее дома, а я вынесу Софонибу на руках. Мы ускачем, и никто нас не догонит.

– Но отец Софонибы пожалуется твоему отцу, и Гайя выдаст ее.

Масинисса тряхнул головой. Прядь волос на макушке чуть не задела лицо Ганнибала.

– Мы поселимся в степи. Я построю мапалию, буду собирать мед, охотиться на диких коз и уток. У нас будет вдоволь молока и дичи. Я покрою пол и стены львиными шкурами, чтобы внутрь не задувал холодный ветер.

– Постой, Масинисса. А ты спросил Софонибу, согласна ли она бежать с тобой?

– В нашей стране не спрашивают девушку, хочет ли она быть женой. У нас девушку увозят, а отцу дают выкуп.

– Но Софониба не из твоего племени. В Карфагене другие обычаи. И понравится ли Софонибе твоя мапалия? Захочет ли она ходить в звериной шкуре, пить козье молоко, есть полусырое мясо? Она выросла в доме с прямыми каменными стенами, привыкла спать на ковре, умащаться розовым маслом, есть жаркое из собачек. Привыкнет ли она к одиночеству, к ночному рычанию львов и завыванию шакалов?

Масинисса готов был заплакать. Теперь он понял, что ему не на что надеяться.

Ганнибалу внезапно пришло на ум: «А что если эта Софониба сумеет привязать нумидийца к городу, приручить его, как Рихад приручает слонов?»

– Не отчаивайся! – сказал он. – Ты поступил опрометчиво, но я сам отправлюсь к отцу Софонибы и объясню ему, что ты не хотел его обидеть, что ты не знал наших обычаев. И, если он умный человек, он не откажется от родства с царем массасилов.

– Но я ведь не царь! – воскликнул Масинисса.

– Но ты можешь им стать. У нас есть обычай. Его называют помолвкой.

– Помолвкой? – переспросил Масинисса.

– Да, помолвкой. Жених и невеста в храме обмениваются подарками, а мужем и женой они становятся через несколько лет. Я попытаюсь уговорить отца Софонибы согласиться на помолвку, с тем, чтобы свадьба состоялась тогда, когда ты наденешь корону.

Масинисса оторопел.

– Теперь я понимаю, почему на меня рассердился старик. Я ему говорил о свадьбе, а когда он ответил, что я еще слишком молод и не достоин руки его дочери, вытащил кинжал и предложил сразиться верхом на конях. Тогда-то он и приказал слугам выкинуть меня из своего дома.

– Ты предложил будущему тестю поединок? – спросил Ганнибал, давясь от хохота. – Я думаю, ты его напугал до смерти. Предоставь это дело мне. Тебе лишь надо узнать, как зовут отца Софонибы, где его дом.

– Да вот он, – сказал нумидиец, протянув руку в направлении к Магаре. – Видишь эти башни из белого камня среди цветущих деревьев, правее озера?

Ганнибал едва не вскрикнул. Нумидиец показывал на дворец Ганнона, по словам отца, бывшего причиной величайших бедствий для республики. Ибо в то время, когда Гамилькар воевал против римлян на островах, Ганнон управлял ливийскими владениями Карфагена. Неслыханными насилиями и грабежами он добыл себе богатства и вложил их в строительство дома, превосходящего своей роскошью дворцы восточных владык. Не удивительно, что разоренные ливийцы примкнули к восставшим наемникам.

– Ты был у Ганнона, – угрюмо промолвил Ганнибал. – Кто бы мог подумать, что Танит тебя направит к этому человеку!

– Ты знаком с Ганноном? – воскликнул Масинисса.

Ослепленный любовью, он не заметил тревоги на лице собеседника.

– О, нет, – сказал Ганнибал. – В нашем городе нет ни одного человека, который не слышал бы о Ганноне, хотя не каждый удостоился чести знать его лично. Вместе с моим отцом он воевал против восставших наемников и ливийцев. Много раз Ганнон был суффетом. Он самый влиятельный и богатый человек в нашей республике.

– Ваши отцы сражались вместе! – обрадовался Масинисса, обратив внимание только на эту часть рассказа Ганнибала. – Ганнон послушает тебя. Иди к нему и скажи, что я царский сын и хочу помолвки.

Ганнибал смутился, услышав эти слова, произнесенные с жаром и детской непосредственностью. Он мог бы объяснить сыну степей, что совместная борьба Гамилькара и Ганнона против повстанцев не только не сделала их друзьями, но вырыла между ними пропасть более глубокую, чем та, куда бросали приговоренных к смерти. Каждый из полководцев приписывал победы в этой войне себе, а поражения – другому. Но, если Масинисса поймет, что он, Ганнибал, не в состоянии ему помочь, не совершит ли нумидиец какой-нибудь непоправимый ребяческий поступок?