Слова. Том II. Духовное пробуждение - страница 12

– Геронда, впечатлительность – это душевная немощь, болезнь?

– Нет. Любочестие и впечатлительность, чуткость, – это естественные дарования, однако, к несчастью, диаволу иногда удаётся использовать их в своих целях. Диавол часто внушает чуткому, впечатлительному человеку сгущать краски, чтобы он был не в силах перенести какую-то трудность или же, чуть понеся её, надорвался, разочаровался, измучился и в конце концов покалечился. Если с пользой употребить врождённую впечатлительность, чуткость, то она станет небесной. Если же позволить, чтобы ею воспользовался диавол, то она выйдет человеку боком. Ведь если человек не употребляет своих дарований на пользу, то ими пользуется диавол. Так человек выбрасывает Божие дары. Вместо того чтобы благодарить Бога, он понимает всё шиворот-навыворот. Если впечатлительный человек верит своему помыслу, это может довести его даже до психиатрической лечебницы. Конечно, не за что похвалить и человека равнодушного с его постоянным припевом: «Мелочи жизни!» Но, по крайней мере, в психбольницу такие люди не попадают. Поэтому тангалашка и охотится за людьми впечатлительными.

А другие люди мучают себя помыслом, что они якобы обременены тяжёлой наследственностью. Вернее, это тангалашка приносит им такой помысел и старается убедить их, будто так оно и есть. Враг нагоняет на таких людей страх, желая заморочить им голову и без серьёзных причин вывести из строя. Да хотя бы в человеке действительно было что-то наследственное – перед благодатью Божией не может устоять ничего. Помните святого Киприана[20] – бывшего колдуна, который стал иерархом Церкви и мучеником Христовым? А преподобный Моисей Мурин[21]? Поначалу был разбойником, а в монашестве превзошёл чуткостью многих великих отцов. Какой высокой степени устроения он достиг! Когда его навестил святой Макарий, преподобный Моисей спросил его: «Что мне делать? Меня беспокоят люди, и я не могу сохранить безмолвия». – «Моисей, – ответил ему авва Макарий, – ты очень чуток. Иди в Аравийскую пустыню, потому что прогнать людей ты не можешь»[22].

Святой Моисей – этот бывший разбойник – превзошёл тонкостью душевного устроения даже преподобного Арсения Великого, который происходил из знатной семьи, был человеком образованным, культурным. Видишь, что творит Божия благодать! Но о преподобном Моисее необходимо сказать и то, что он имел великое смирение…

– Геронда, откуда появляется брезгливость?

– А чем ты брезгуешь?

– Да всем чем угодно.

– Ну тогда тебе и будет попадаться всё что угодно: и червячки в яблоках, и жучки в фасоли, и волоски в хлебе…

– Геронда, мне как раз всё это и попадается!

– Слава Тебе, Господи! Видишь, как Бог помогает тебе преодолеть эту немощь?

– Геронда, а разве всё подобное начинается не с помысла? Предположим, сестре попался в тарелке волос. Ну так пусть она его выбросит – и дело с концом.

– Да ты что, ни в коем случае нельзя выбрасывать! Ведь этот волос достался ей как благословение! Пусть она обязательно отдаст его мне, я отвезу его с собой на Афон – как благословение!.. Помню, как-то на Синае мы шли куда-то вместе с одним монахом. По дороге я дал ему два персика. Смотрю – не ест. Он хотел их сперва помыть, но в карман положить боялся – чтобы ещё и те микробы, что сидят в кармане, на них не перебежали. Так и продержал всю дорогу в руках. Его брат о нём рассказывал: «У меня восемь детей, и жена, всех их моя и обстирывая, изводит мыла меньше, чем он один на мытьё рук!» И поглядите, что с ним произошло. Там, на Синае, каждому монаху выделяли бедуина – помогать, приносить еду и тому подобное. Бедуин, которого выделили брезгливому монаху, был самый грязный из всех. Чёрный, как трубочист! И его одежда, и он сам издавали страшное зловоние. Чтобы отмыть грязнулю, пришлось бы целую неделю отмачивать его в корыте! А что у него были за руки!.. Лучше даже не спрашивай. Можно было брать шпатель и соскабливать с них грязь целыми кусками. Неряха хватал миску с едой и спешил к своему «подшефному» монаху. Два грязнущих больших пальца его рук при этом обязательно оказывались погружёнными в суп или в кашу. «Прочь, прочь!..» – кричал монах, едва видел его на пороге. В конце концов он сбежал, не пробыв на Синае и двух недель.