Слово Лешему - страница 14

стр.

По «Свободе» Володя Войнович хорошо выступал, грамотно, с чувством и с подковыром, но передергивал и все не о том. То есть говорил Войнович главным образом о себе, полагая себя где-то вблизи пупа Земли, центра мироздания. Писатель подсчитывал, каким тиражом у нас издали его «Чонкина», а каким бы надо издать. Вблизи пупа Земли Войновичу кажется, что его «Чонкина» у нас недоиздали. А по мне так и этого — под завязку.

Почему эмигранты не возвращаются в постпартийный, постсоветский Союз? А хрен их знает. Мне-то что. Там они хоть что-то вякают, а тут скиснут в первый же день.. Тут и нам-то делать нечего, а они и вовсе не пристегни кобыле хвост...

Хорошо в избе, пахнет жилым духом. Мыши ждут, когда я угомонюсь, тогда зашушукают.

Гуд найт, мистеры энд мистрисс!


Дождь разошелся, разверзлись хляби небесные. Восемь часов утра. Только что видел сон, в цвете. Женщина в годах, тучная, совершенно неизвестная, впервые мною увиденная. То есть увиденную во сне женщину я никогда не встречал наяву, а там, по ту сторону, я ее знал и за что-то ненавидел, что-то в ней было зловещее для меня. Память, запоминающая сны, такого рода мотивировки, за пределами опыта, просеивает, оставляет только картины. Герой моего сна (ежели представить сон как ночное кино), то есть я сам, убивает эту женщину из ружья. Большое помещение, в отдалении стоит только что убитая мною женщина, голая, обернувшая живот шалью. Я подхожу к ней. Женщина мне говорит: «Спасибо, я больше не могла жить, вы мне помогли». Или что-то в этом роде, по смыслу. Я вижу тучный живот женщины. Вначале, кажется, была кровь, но крови не вижу, только оплывшую грудь с соском, розоватую кожу с белесым пухом. В моей голове проносятся мысли: надо заявить, что убил, снизят срок, лет восемь буду сидеть, выйду под семьдесят. В то же время я смотрю на сидящую передо мной голую женщину как на живую, хотя знаю, что она убита. Я стрелял в нее дважды, из двух стволов. Спрашиваюу нее, как позвонить в милицию, 02? Беру в руки телефон, но почему-то это настольные часы. На часах диск для набора номера, но дырки пустые, нет цифр. Женщина говорит: «Дайте мне, надо набрать...» — называет цифру. В это время наплыв, сон прерывается, кончилось время сеанса. Сны бывают и многосерийные.

В моем сне есть темное, подспудное, есть и отголоски явного, отрежиссированные в подсознании. К примеру, вчера каждый час в последних известиях я слышал, что в Степанакерте убит Владимир Геворкян, зав. отделом обкома. Его расстреляли в упор из автомата днем на центральной площади из «Жигулей» белого цвета. Убийца и его сообщник-шофер скрылись.

Во сне я увидел иные картины, но главное впечатление от полученной днем информации — выстрелы с близкого расстояния в живое человеческое тело...

Володя Войнович много говорил о тюрьме, как их, диссидентов, бросали в тюрьму. Одних сажали, другие уезжали. Те, кого не посадили, кто не уехал, по словам Володи Войновича, «лежали на животе». Вот вам, пожалуйста, и навязчивая идея — надо посидеть в тюрьме.

Голая женщина является в сновиденьях мужикам всего белого света, только вместе с возрастом смотрящего сны меняются обличье модели и ее функция.

Анафемский дождь на дворе.

Еще был сон с югославским семейством: жена, муж, дочка. В каком-то месте у нас с югославами произошел обмен любезностями моего семейства с их семейством. При этом была моя жена. Что-то югославы нам презентовали. Югославская женщина попросила мою маму подарить ей медальон, камею с маминой шеи, вещь, необыкновенно дорогую маме как реликвия. Мама отдала свое сокровище с сожалением, болью. Я пережил мамины сожаление, боль.

И мы куда-то поехали, почему-то на велосипеде. Югослав выдвинул сиденье поперед руля, стал крутить педали. Я держался за руль и тоже крутил, немножко манкируя. Затем велосипеда не стало, все поехали в автобусе. Автобус почему-то сворачивал с нужного пути, делал крюк. Через некоторое время (сны быстротечны, коротки — одночастевки) я оказался один с подобием транспортного средства. Это были сани вроде финских, но низкие, с широкими полозьями. Я попытался ехать, но было лето, полозья заскрежетали по асфальту. Очевидно, в этом эпизоде заключен какой-то урок, вывод из опыта моей долгой жизни, например: не в свои сани не садись, или: готовь к зиме сани, а к лету телегу. А вообще весь этот сон произошел из югославских трагических событий, из их гражданской войны, может быть, прелюдии к нашей гражданской войне. Об этом денно и нощно вещают все «голоса», все «маяки».