Слово о науке. Афоризмы. Изречения. Литературные цитаты. Книга первая - страница 6

В средневековье, как утверждает Гельвеций, были времена, когда надо было доказывать, что великие гении античного мира — Гомер, Вергилий, Демокрит, Эмпедокл — «никогда не были колдунами». Но еще много раньше в Афинах и Риме в пору их расцвета не всегда над головами ученых небо было безоблачным. 400 лет до нашей эры великий Сократ был приговорен к самоубийству. Платон — восторженный ученик Сократа, основатель знаменитой платоновской Академии — под конец своей жизни потерпел полный крах в попытках вступить в контакт с власть имущими для поддержки своей «лаборатории мысли». Ученик Платона, самый яркий участник платоновской Академии, мыслитель, олицетворяющий вершину древнегреческой философии, ученый, оказавший громадное влияние на развитие философской мысли в течение двух тысячелетий, — Аристотель умер в 322 году до н. э. в изгнании, преследуемый по обвинению в преступлении против религии.

Не лишена исторического интереса следующая цитата из «Двенадцати цезарей»: «Грамматика в Риме, — повествует Гай Светоний, — не пользовалась не только почетом, но даже известностью, потому что народ, как мы знаем, был грубым и воинственным, и для благородных наук не хватало времени», и далее: «…приведу старинное постановление Сената — обсудив вопрос о философах и риторах, постановили об этом, чтобы претор Марк Помпоний позаботился и обеспечил, как того требуют интересы государства и его присяга, чтобы их больше не было в Риме».

Вернемся, однако, к более близкому времени. Вот что можно прочесть в предисловии к первому изданию «Истории моего дирижабля» К. Э. Циолковского: «Человек, предлагающий обществу изобретение, встречается целой армией рутинеров… Фултон предлагает директории свое изобретение, его не слушают… и такие научные величины, как Лаплас, Монж и Вольней, ставят над Фултоном и его идеями могильный крест, а Бонапарт лишает великого изобретателя своей протекции… Араго совершил такую же ошибку, как Лаплас и Наполеон: знаменитый астроном отрицал железные дороги… Вспомним затем, например, мытарства по кабинетам и по департаментам великого Морзе, знаменитого Эдисона, вспомним гонения ученой касты на Ломоносова, „великого недоучку“ Галилея, кошмарную трагедию Роберта Майера, вспомним Дженнера и поведение его противников — ученых, врачей, великомученика от науки Петра Рамуса. История показала, что все эти замученные Фултоны, Морзе, Майеры и пр. и пр. были правы, что истина была на их стороне».

В царской России в XIX веке не был допущен в академию смелый новатор математики, творец неэвклидовой геометрии Н. И. Лобачевский. Академиками не были крупнейшие физики Столетов и Лебедев, биологи Сеченов, Мечников и Тимирязев, Менделеев, открывший один из самых фундаментальных законов современного естествознания — периодический закон химических элементов. Блестящий математик и писатель редкого таланта — Софья Васильевна Ковалевская повествует: «Несмотря на то, что и проф. Давыдов и ректор Тихонравов лично обращались к министру с просьбой допустить меня к магистерскому экзамену, министр решительно отказал и даже… выразился так, что и я, и дочка моя успеем состариться прежде, чем женщин будут допускать в университеты». Допуск женщин в «большую науку» и сейчас весьма затруднен даже в наиболее развитых буржуазных странах. Но не только такие предрассудки сковывают творчество ученых в мире капитала. Н. Винер уже после выхода в свет знаменитой «Кибернетики» должен был заявить: «К сожалению, прием, который ожидает в научном мире ту или иную работу, зависит не только от ценности ее содержания…»

В заключительном разделе этой главы — суждения ученых наших дней. Высказывания современников убеждают в том, что Великий Октябрь был вторым рождением науки, что, как предвидел Ленин, «только социализм освободит науку от ее буржуазных пут, от ее порабощения капитализму, от ее рабства…»

Мы видим, что существуют черты, которые принципиально отличают науку эпохи социализма и построения коммунизма от старой науки и науки капиталистических стран. Конечно, дело обстоит не так, что в новом обществе появляется какая-то неведомая сила, искусственная наука, некая чудодейственная научная методика и техника эксперимента, не доступные ученым капиталистических стран. Наши ученые пользуются тем же микроскопом и телескопом, что и ученые на Западе, исследуют те же тайны природы, что и их зарубежные коллеги. Разница не в предмете и методике научных открытий, а в социальных условиях, в которых эти открытия совершаются и используются.