Слово о сыновьях - страница 11
Боре так полюбились эти стихи, что он вскоре заучил их наизусть.
Встретив на улице своих сверстников, он с гордостью говорил:
— А я знаю стихи Пушкина. Прочитать?
Откинув немного назад голову, закрыв глаза, Боря с волнением начинал:
Ребята слушали, затаив дыхание. Чудесное сказочное царство открывала перед ними пушкинская поэзия.
— А где это самое лукоморье? — допытывался соседский мальчик Гриша. — Сходить бы, посмотреть на ученого кота, на лешего… Здорово!
— Я бы золотую цепь снял и лавочнику продал, — озорно выкрикивал кто-то.
— Ну да, даст тебе леший, жди…
— Чудаки. Это же сказка, — солидно возражал мальчик постарше.
Много раз перечитывали мы «Сказку о рыбаке и рыбке». Боря каждый раз хвалил рыбку и ругал старуху.
— Ишь, какая вредная… Чего захотела, — возмущался он, слушая приказания зазнавшейся старухи.
А когда в конце сказки старуха оказывалась у разбитого корыта, Боря удовлетворенно говорил:
— Так ей и надо.
Любили наши дети и стихи другого великого русского поэта — Н. А. Некрасова. Особенно пришелся им по душе некрасовский мужичок-с-ноготок:
Позднее, когда Боря учился в школе, на одном из вечеров он хотел продекламировать стихи Пушкина и Некрасова. Но ему не разрешили. Румынские оккупанты запрещали разговаривать на русском языке и жестоко преследовали тех, кто читал произведения русской литературы.
В ШКОЛУ
Осень 1926 года. Пришла пора отдавать Борю в школу.
Трудно тогда было учить детей простому человеку, ох как трудно! Нужда, голод цеплялись, за каждые рабочие руки, какими бы маленькими и беспомощными они ни были. Не в школу, а батрачить на помещика посылали своих шести-семилетних детей крестьяне. Лишь немногим удавалось закончить сельскую школу.
Но мы с Григорием Амвросиевичем твердо решили: как бы ни было нам трудно, а учить детей будем.
— Я буду летчиком, — говорил Боря, складывая из бумаги самолет.
Кто из мальчиков, переступая порог детства, не мечтал быть летчиком, танкистом, моряком! Но только в школе по-настоящему выявляются их способности и наклонности.
Старательно готовился наш сын к своему первому школьному дню. Сам смастерил пенал, очинил с десяток карандашей, положил в сумку целую стопку тетрадей, чернильницу, ручку.
— Зачем ты берешь с собой столько карандашей и тетрадей? — спросила я Борю, разглаживая новенький костюмчик, сшитый специально для школы.
— Пригодится. Запас карман не ломит, — хозяйственно ответил он.
Утром первого сентября мы встали раньше обычного. Я приготовила завтрак, а Боря, тщательно умытый, вертелся в новом костюмчике перед зеркалом. Григорий Амвросиевич критически оглядывал его, заставлял поворачиваться то спиной, то грудью. Настроение у нас было приподнятое, радостное. Еще бы! Сына в школу отдаем!
Только Миша угрюмо посматривал из своей постели на торжественные сборы Бориса. Он явно завидовал старшему брату. Ведь они всегда были вместе, а теперь школа на долгих полдня разлучала их. Да и интересы пойдут уже разные. Оттого Мише и грустно, оттого и не спешит он подняться.
Поправив на Боре костюмчик, проверив, все ли уложено в сумку, я повела сына в школу.
Утро стояло теплое, солнечное. В воздухе плыла серебристая паутина.
Когда мы вошли в класс, там уже толпились мальчики и девочки. Они смущенно рассматривали друг друга, с любопытством встречали каждого входившего. Среди первоклассников были и товарищи Бори — Петя и Гриша.
Прозвенел звонок, и в класс вошел учитель. Он познакомился с маленькими школьниками, рассадил их. Потом начался урок.
Возвратился Боря из школы веселый, довольный.
— Знаешь, мама, а мои лишние тетрадки и карандаши пригодились. У ребят не было, так я с ними поделился. Учитель меня похвалил.
ХОРОШО И ПЛОХО
По утрам за Борей заходил соседский мальчик Гриша, и они вместе шли в школу. Боря рано выучился читать и писать, так что теперь учеба давалась ему легко.
Первое время все шло гладко. Боря вел себя на уроках скромно и только исподтишка подсказывал товарищам. Но понемногу он начал скучать. Привыкнув к школьной обстановке, он осмелел и уже не стеснялся шуметь, громко, на весь класс подсказывать.