Слово о Вере Алексеевне Зашихиной. О великой народной целительнице Русского Севера - страница 8

стр.

Говорила и о политике, о том, что Россию ждут сильные потрясения. И о том, что скоро родится её заступник, наделённый великою Божьей силой. Божьим словом, молитвой он отстоит нашу богохранимую державу. Вера спасёт её и её людей.

Коснулась Вера Алексеевна и экологии: сказала, что будут проблемы с водой; Северная Двина поменяет русло, и нелегко придётся рыбам в загрязнённых реках…

В тот день в доме Веры Алексеевны я пережила истинное потрясение: она говорила иносказательным языком, картинами, образами, при этом оперируя масштабами Вселенной, духовно-философскими понятиями и категориями; речь шла о глобальных проблемах мироздания, о взаимоотношениях человека и Бога, о космосе и судьбах нашей страны…

Слушая её, я чувствовала, что мне приоткрывается великая тайна светлой человеческой души этой избранной женщины, причастной к духовному пространству.

Вера Алексеевна говорила о необычных людях, которые приезжают к ней и пишут ей из разных стран: про тибетских лам, девушку из Австралии и ученицу Джуны из Москвы; две последние её посещали. Мне открывалось столько содержательной информации, что, к сожалению, многое не удалось запомнить.

В конце нашего разговора Вера Алексеевна рассказала вкратце и о судьбах своих родных. Она говорила о них с теплотой и любовью. Двоих из её пятерых сыновей уже не было в живых…

Напоследок она поделилась со мной неожиданным откровением: «У меня должен был быть ещё один ребёнок, но он не родился… Этот ребёнок всегда со мной…». Вера Алексеевна достала из кармана передника икону Казанской Божьей Матери с Младенцем и положила передо мной на стол: «Эту икону я всегда ношу с собой, везде, даже в баню – в память о моём неродившемся шестом ребёнке…».

Узнав о том, что я пишу о людях Русского Севера, она запретила мне писать о ней при её жизни.

«Я скоро умру. Мне осталось истопить всего две бани. Для одной я уже дрова приготовила… Когда меня не станет, можешь написать обо мне. Я тебя благословляю. Я никому не говорила этого. Ты дашь объявление с просьбой, кто ко мне обращался, рассказать свою историю. Ко мне многие отовсюду, даже из Австралии, приезжали. Сделаешь это? – спросила Вера Алексеевна и предупредила: – Будет непросто. Будут препятствия».

И, глядя в глаза этой бабушки, я дала ей слово написать о ней книгу.

«Я благословлю твою руку», – сказала целительница и перекрестила с молитвой мою правую кисть.

«Вера Алексеевна, я приеду к вам в сентябре, и мы всё обсудим, можно?» – попросила я, уже не представлявшая свою жизнь без встреч с этой бабушкой.

«Ты думаешь, я ещё буду жива? – улыбнулась старушка-знахарка. – Да я всё тебе и рассказала. Больше ничего не добавлю».

Что означали эти «две бани», я поняла позднее. Вера Алексеевна знала, когда она умрёт. Я была у неё в конце июня, а не стало её в сентябре. «Две бани» – это два месяца: июль и август.

Догадалась я и о том, почему она запретила писать о себе, пока жива: о таких людях при их жизни не пишут.

«Я буду и оттуда помогать вам, как Матрона Московская. Придёте, подержитесь за крестик, зажжёте свечку, попросите. И я, что смогу, всё сделаю», – прежде чем отпустить меня, добавила Вера Алексеевна.

Я попросила разрешения её сфотографировать, и она нехотя позволила, предупредив, что её снимки получаются не у всех. У меня получились.

Я вышла озарённая, неся в душе новое наполнение, словно невидимый драгоценный сосуд… Эта последняя встреча с Верой Алексеевной для меня обрела священный смысл. С годами она становится всё ценнее: я прибегаю мысленно к Вере Алексеевне, и мне открывается незримый канал: она всегда рядом!.. Эта женщина освятила мою жизнь, подарила возможность по-другому видеть мир, людей… И постепенно обнажается великий сакральный смысл её слов, которые до конца ещё не разгаданы…

Я покидала Веру Алексеевну, получив от нее благословение. Теперь написать о ней я считала своим долгом.

* * *

В октябре 2010 года, ожидая паром на Красноборской пристани, я узнала о том, что Веры Алексеевны не стало…

Я испытала шок: невозможно было представить, что её нет и что к ней уже не приехать.


Церковь в Белой Слуде