Слово солдата - страница 6
Деревню взяли только к вечеру, когда на землю опускались сырые туманные сумерки. Сразу же за околицей остановились, наспех вырыли окопы и повалились в изнеможении. Наступать дальше не было сил, а главное — кончились патроны.
Неожиданно прибился Белышкин. Без шапки. С грязной брезентовой патронной сумкой, в которой оказался один-единственный полный диск. Радуется, торопливо и взволнованно рассказывает, что с ним произошло. Оказывается, оглушило парня миной. Не помнит, как опрокинулся навзничь, сколько пролежал на стылой мокрой земле. Очнулся и в судорожном, до икоты ознобе, не сразу понял, где он и что с ним случилось. А когда в голове прояснилось, по звукам стрельбы пошел к своим, еле нашел меня на самом правом фланге батальона.
Над обороной установилась непривычная тишина. Командиры забеспокоились: уснут смертельно уставшие бойцы, а вдруг фашисты предпримут контратаку? Установили дежурных, приказали им изредка постреливать, чтобы враг знал — в наших окопах не дремлют.
— Пулеметчики, сколько осталось патронов? — шепчет выползший из серой, дрожащей от сполохов ракет туманной мути замполит Асамбаев.
— Неполный диск…
— Стрелять короткими, лишь бы слышали, что не спим. Патроны должны скоро поднести…
Волнуется замполит. Пополз дальше. И здесь без него не обходится…
Только теперь можно перевести дух, собраться с мыслями, осмыслить первую в моей жизни атаку. Стеганули меня по ногам, оказывается, разрывные пули. Вырвали в тяжелых зимних брюках два добрых клока ваты, обожгли ногу огнем и мелкими осколками. Только и всего.
Тянет в сон. Голова тяжело обвисает, неудержимо клонится вниз, пока не ткнешься носом в холодную мокрую землю. Вздрогнешь испуганно: «Нельзя спать!» И торопливо нажмешь податливый спуск:
— Та-та-та…
Чтобы хоть на минуту сомкнуть липкие, непомерно тяжелые веки, забыться коротким, бесконечно желанным сном, устанавливаем с Белышкиным поочередное дежурство. Как удивительно приятно и безмятежно спится, хотя рядом, над головой, время от времени ровно стучит пулемет. Но ты плывешь в объятиях сладкого забытья и каким-то особым чутьем воспринимаешь, что все спокойно, что тебя еще не будят, и блаженный отдых продолжается.
Сменяю Белышкина. Он тут же ткнулся лицом в землю и мгновенно уснул. Встряхиваю головой, с трудом держу тяжелые веки, прислушиваюсь.
По обе стороны глухо бормочет неусыпный фронт, а на нашем участке застыла зловещая, напряженная тишина. Лишь слышны за горой какие-то крики, приглушенный шум, урчание моторов.
На окопы наползает холодный сырой туман. Меркнут звезды. Вспышки осветительных ракет не раздвигают темноту, а делают ее какой-то мутной, неправдоподобной, словно земля погрузилась под воду.
Неведомо откуда доставили и начали разносить по обороне куски крупно нарезанного черного, заскорузлого хлеба и густо посоленного сала. Но есть не хотелось. Хотя бы глоток воды. Под локтями и коленками слышится холодная влага, а пить нечего.
Но главное — патроны, гранаты… Как неуютно и тревожно в холодном окопе, когда пусты пулеметные диски, а в автомате Белышкина всего-то патронов на несколько коротких очередей. Гранат у нас вовсе нет. Когда же их поднесут? Чем отбиваться, если полезет враг в контратаку?
Видимо, о том же думают другие бойцы, потому что слышен в темноте их тревожный говор и нервная суета.
А на противоположных скатах высоты все громче, все ближе какая-то неясная возня, приглушенные крики.
Бужу Белышкина. Он судорожно хватается за автомат, спросонку вскакивает, не зная, что делать.
— Тихо, лежи… Слышишь, фашисты что-то затевают…
Снова появляется Асамбаев. Он выплыл из мутной влажной темноты, все такой же неторопливый, мешковатый и спокойный.
— Как дела, орлы? — шутливо, буднично спрашивает Асамбаев и ложится рядом.
— Патронов почти нет…
— Сейчас будут. Смотрите вперед, — весело, нараспев говорит Асамбаев и внезапно растворяется в темноте.
Нам непонятна веселость Асамбаева, кажется совсем неуместным в такой тревожной обстановке его невозмутимое спокойствие, безразличие и к таинственному шуму за высотой, и к тому, что у нас почти совсем нет боеприпасов. Но на душе стало спокойнее.