Случай на Прорве - страница 13

стр.

— Понимаю и готов нести ответственность. Видите ли, товарищ следователь, как я вам уже говорил, Валентину мы все любили за ее добрый характер. Знали, тяжело ей приходится. Муж пьяница, руку иногда поднимает, а она любит его. Он и пользовался этим. Когда десять рублей, когда двадцать выпросит. Брала она иногда из кассы, но всегда возвращала. Один раз и более крупную сумму взяла. Я, правда, ругал ее, но, каюсь, в общем, смотрел сквозь пальцы. Знал, честный она человек. Вот и тут… Все тянул, думал, появится и внесет деньги. Не хотел жизнь ей ломать. Завтра я бы официально поставил в известность кого нужно.

Максимов, конечно, понимал, что дело не только в жалости к Горбачевой, но и в нежелании выносить сор из избы.

С Шурой Козловой он беседовал наедине — Валигурский вышел. К сведениям, уже известным от родственников и знакомых, она мало что добавила. Говорила о том, какая хорошая Валя и какой изверг у нее муж. Из сбивчивого рассказа Максимову точно стало известно, что расходиться с мужем Горбачева не собиралась вплоть до своего исчезновения. Наоборот, она посвятила Козлову в свои планы новой жизни, которую они начнут с Константином. В том, что Горбачева взяла деньги, сомнений у Максимова не оставалось. Обстоятельства ее исчезновения наводили на самые тревожные мысли.

8. Опознание

Максимов в глубине души теперь рассчитывал на успех. Он мысленно анализировал имевшиеся у него доказательства и неизменно приходил к выводу, что избранный путь верен. Впрочем, иногда им овладевали сомнения и нерешительность. Ему казалось, что он просто свыкся именно с этой версией и ничего другого уже не видит или не хочет видеть. Такое с ним случалось и прежде. Увлечется одним направлением поиска, а потом оказывается, что зря потратил время. От этих сомнений Максимову становилось не по себе. Он боялся ошибки. Родственники могут и не опознать ее. Ведь внешность убитой сильно изменилась.

И все же он решился провести опознание. Шуру Козлову и Валигурского привез в бюро судебно-медицинской экспертизы Вальков, а за Марфой Тимофеевной и Семкиными Максимов поехал сам, рассчитывая их осторожно подготовить. Однако его появление вызвало у матери острое беспокойство. Настороженным взглядом она следила за каждым движением следователя, ловила каждое его слово. Лицо ее осунулось, побледнело, она тяжело дышала. Опасаясь, как бы тяжелая процедура не стоила ей жизни, он решил не брать ее с собой.

Оставалось еще усыпить подозрения больной. Максимов громко предложил Семкину поехать с ним в прокуратуру для составления протокола. Провожаемые тревожным взглядом Марии Федотовны, вышли из дома.

На улице он объяснил Семкину, куда и зачем они едут. Иван Платонович сник и в течение всей дороги не задал больше ни одного вопроса. Он приготовился к самому страшному и как бы оцепенел. Даже толчки машины на ухабах ни на сантиметр не сдвигали его с места.

Участники опознания собрались в помещении судебно-медицинской экспертизы к пяти часам вечера. В коридоре перед дверью испуганно стояли сослуживцы Горбачевой. Семкин безучастно стал в углу. Максимов вошел в зал, убедился, что все подготовлено к опознанию, и пригласил понятых. Затем он предложил зайти Семкину.

Как только Иван Платонович приблизился к столу, на котором находился труп, ноги его подкосились, бледность залила лицо, и он едва внятно прошептал:

— Она это, Валюша наша.

С большим трудом удалось вывести его в коридор и усадить на диван. Подбежала Шурочка Козлова, подошла Марфа Тимофеевна, успокаивали его, сами заливаясь в три ручья, но он, словно не слыша их, беззвучно шептал нечленораздельные слова.

И остальные опознали в убитой Валентину Горбачеву. В один голос они заявили, что коричневое вельветовое платье им хорошо знакомо и принадлежит ей же.

Теперь все стало на свои места. Установить убийцу будет не трудно. Мать Валентины прямо сказала, кто он. И, кстати, не голословно. Горбачев служил на флоте, отсюда и морские узлы на веревке. Да и заинтересован он был в ее смерти.

По дороге в прокуратуру Максимов неожиданно вспомнил слова Валькова.

«Ай да Кузьмич! — одобрительно подумал он. — Надо же, прав оказался насчет бытового».