Случайная исповедь. Продолжение - страница 5

— И лимонов. Много — много лимонов. Я их очень люблю, они красивые — улыбается Катя.

Спустя час она забывается тяжелым, неглубоким сном, предварительно, взяв с меня обещание, что когда она проснется, конфеты и лимоны будут лежать в вазе, на ее прикроватной тумбочке. Вазу она выбирает долго и придирчиво, гоняя меня в кухню. А я, радуюсь, как дурак, бегая туда-обратно с вазами, что она отвлеклась и больше не дрожит.

Поход в магазин, занимает у меня, от силы, полчаса. Можно, было — бы, управится и быстрее, но оказывается конкретно эти леденцы, сейчас, есть не везде. Повезло, только, с третьей попытки.

Вернувшись, не нахожу Кати в спальне. Я в отчаянии мечусь по огромной квартире, спотыкаясь, о рассыпанные по полу, купленные мною, крутобокие, желтые лимоны. Она лежит на полу в ванной. Из рассеченного лба ее, на дорогой белый кафель, тонкой струйкой стекает кровь. Ее тело ничего не весит, легкое, словно пушинка, повисает безвольно в моих руках. Положив Катию в кровать я, трясущимися руками, набираю телефонный номер, который дал мне врач. Его личный номер. Словно, записная, истеричка, чуть не рыдаю в трубку, рассказывая, в каком состоянии нашел мою Катю.

— Это нормально, Семен. Я же предупреждал вас. В первую очередь успокойтесь и дайте ей нашатырь, — говорит он, внимательно, выслушав мои бессвязные рыданья. — Как это — нет нашатыря? Он всегда должен лежать у вас в кармане, — возмущается доктор устало. — Ищите. Аптечки переройте, у соседей спросите, в конце концов.

За разговором, я не замечаю взгляда, пришедшей в себя Екатерины, следящей, как я бегаю, с выпученными глазами, в поисках нашатырного спирта.

— Это, очень смешно, Семен, — слышу я ее тихий смех. — Ты похож на Гениального сыщика из мультфильма. И, кстати, где мои леденцы?

— Это, совсем, не смешно — успокоившись, обиженно бурчу я. — Ты меня испугала, вообще-то. Вот, зачем ты встала? Я же просил.

— Меня тошнило. Или тебе приятнее, было — бы, убирать за мной?

Да, черт побери. Да, мне приятнее было бы убирать, мыть, чистить. Да, что угодно. Лишь бы, больше не ощущать ледяной руки ужаса, сжимающей мое сердце, при виде лежащей на полу Кати — думаю я, но вслух говорю — Давай, договоримся. Я буду убирать, кормить тебя с ложки, носить на руках. В конце — концов, для этого ты меня наняла, и платишь бешеные деньги. Ешь свои леденцы.

В течение дня, я таскаю ее в ванную и обратно. Ее безудержно рвет, словно выворачивает изнутри, сотрясая, почти, прозрачное тело в ужасных судорогах. Как же ужасно, ощущать себя не способным прекратить страдания этой маленькой, сильной женщины, борющейся, с убивающим ее, смертельным недугом.

Мы живем. Просто живем, радуясь каждому новому дню. Я — дню, проведенному рядом с моей Екатериной. Она — просто, жизни. Ее радует все — солнце, проливной дождь, птица, севшая на подоконник, принесенные мною цветы, от аромата которых ее тошнит еще больше. Я все порываюсь выкинуть их, но Катя не позволяет мне этого.

— Нельзя губить такую красоту, — говорит она. — Ты разве не видишь насколько они идеальны. Посмотри, только природа в состоянии создать такое совершенство, которое не сможет полностью передать кисть, даже, самого талантливого художника.

А у меня свой идеал — сидящая напротив меня ослепительная красавица, рассуждающая о красоте цветов.

Наши дни похожи друг на друга, словно однояйцевые близнецы, но они наши, общие. Каждое утро мы едем в больницу, на анализы, или на очередной сеанс химиотерапии, и от этого зависит наш день. Как мы его проведем, уютно, сидя в кресле за просмотром очередной комедии, другие жанры Катя смотреть отказывается, или, погрузившись в болезненную пучину ее состояния, когда химия, введенная в Катино тело, течет по ее венам, убивая клетки организма.

Я научился жить по распорядку — дать лекарство, накормить, заварить чай, сбегать в аптеку или магазин, пока Катя спит. В день сеансов, не оставляю ее ни на минуту. Так проходят день за днем.

— Семен, тебе не хочется сбежать от меня — спрашивает Катя?

Хочется, очень хочется, но не от нее, а от той безысходности, которую ни я, ни она не в силах перебороть.