Случайная вакансия - страница 25

Пэгфорд, напротив, сиял, как виделось Говарду, нравственной чистотой, будто коллективная душа его обитателей воплощалась в аккуратных мостовых, холмистых улицах и живописных домах. Место рождения Говарда не сводилось для него к конгломерату старинных зданий, быстрой речке, окаймленной деревьями, величественному силуэту аббатства и подвесным кашпо на Центральной площади. Этот городок был его идеалом, образом жизни, микроцивилизацией, выстоявшей среди упадка страны.

«Я – человек Пэгфорда, – повторял он наезжавшим в летние месяцы туристам, – до мозга костей». Этой сентенцией Говард делал себе прочувствованный комплимент, замаскированный под банальность. Он родился в этом городе и здесь умрет; у него никогда не возникало желания уехать, сменить обстановку: река, леса – они и так менялись со сменой времен года; Центральная площадь весной утопала в цветах, а под Рождество сверкала огнями.

Барри Фейрбразер знал и, более того, озвучивал эту позицию. Он смеялся, сидя за столом в приходском зале собраний, смеялся в лицо Говарду: «Знаешь, Говард, ты для меня – Пэгфорд». И Говард, ничуть не смущаясь (он привык парировать все выпады Барри), отвечал: «Для меня это высокая похвала, Барри, независимо от твоего подтекста».

Говард даже позволял себе хохотнуть. У него в жизни оставалась одна цель, и сейчас она была близка, как никогда, потому что передача Филдса в подчинение Ярвилу стала, пожалуй, только вопросом времени.

А потом, за два дня до скоропостижной смерти Барри, Говард из надежного источника узнал, что его оппонент нарушил все известные правила субординации, написав для местной газеты статью о том, как благотворно подействовало на Кристал Уидон обучение в начальной школе Святого Фомы.

Идея представить читающей публике Кристал Уидон как воплощение успешной интеграции Филдса и Пэгфорда могла бы, как сказал тогда Говард, быть смешной, когда бы не имела далекоидущих последствий. Естественно, Фейрбразер натаскал девчонку заранее, и правда о ее грязном языке, о сорванных уроках, о доведенных до слез одноклассницах, о ее постоянных исключениях и восстановлениях грозила утонуть во лжи.

Говард полагался на здравомыслие земляков, но опасался журналистских домыслов и вмешательства несведущих доброхотов. Возражения его носили и принципиальный, и личный характер: он еще не забыл, как плакала в его объятиях внучка, как зияли у нее во рту кровавые гнезда на месте выбитых зубов и как он успокаивал ее обещаниями, что добрая фея принесет ей тройной подарок за каждый зубик.

Через двое суток после кончины Барри Фейрбразера его жена Мэри проснулась в пять утра. Рядом с ней на супружеской кровати спал двенадцатилетний Деклан, который, всхлипывая, залез под одеяло в первом часу ночи. Сейчас он видел десятый сон, и Мэри на цыпочках перешла из спальни в кухню, чтобы дать волю слезам. Каждый проходящий час только нагнетал скорбь, потому что отдалял от нее мужа и приносил с собой привкус вечности, которую ей предстояло прожить без него. Вновь и вновь она забывала, ровно на одно биение сердца, что он ушел навсегда и больше не подставит ей плечо.

Дождавшись сестры и зятя, тут же принявшихся готовить завтрак, Мэри взяла мобильник мужа и ушла в кабинет, где начала просматривать бесконечный список контактов Барри в поисках знакомых. Не прошло и пяти минут, как трубка зазвонила у нее в руках.

– Да? – прошептала она.

– Алло! Мне нужен Барри Фейрбразер. Говорит Элисон Дженкинс из газеты «Ярвил энд дистрикт».

Бойкий женский голос невыносимо резал слух; как победные фанфары, он заглушал смысл.

– Кто, простите?

– Элисон Дженкинс из газеты «Ярвил энд дистрикт». Могу я поговорить с Барри Фейрбразером? По поводу его статьи насчет обстановки в Филдсе.

– А что такое? – спросила Мэри.

– Он забыл предоставить нам данные о девочке, главной героине. Мы будем делать с ней интервью. Кристал Уидон, так?

Каждое слово было как пощечина. Однако Мэри даже не пыталась уклониться и замерла в старом вертящемся кресле мужа, упрямо снося град ударов.

– Вы меня слышите?

– Да, – ответила Мэри надтреснутым голосом. – Я вас слышу.