Слуга Божий - страница 7

– И сколько предложил?

– Двести задатка и полторы тысячи, если выгорит, – ответил я честно.

Старший Инквизиториума тихонько присвистнул.

– И чего хочешь от меня, Мордимер?

– Чтобы выдали мне охранную грамоту на допрос Захарии Клингбайля.

– С какой целью?

– Дознание по факту, что он мог стать жертвой колдовства. Ведь в этом призналась два года назад Ганя Шнифур, верно?

Ганя Шнифур была хитрой и злокозненной ведьмой. Мы сожгли ее в прошлом году после длительного расследования, которое, впрочем, принесло прекрасные плоды. Благодаря этому пламя костров на время разогнало хмурую тьму, окружавшую Равенсбург.

– А подтвердят ли это протоколы допросов?

– Подтвердят, – ответил я, поскольку сам составлял протокол (писаря затошнило во время пытки, и кое-кому пришлось его тогда заменить). Поэтому вписать еще одну фамилию навряд ли будет сложно.

– И отчего же мы взялись за это только через два года?

– Ошибка писаря.

– Хм-м? – Он приподнял брови.

– Клякса вместо фамилии. Небрежность, достойная осуждения. Но – просто человеческая ошибка. Однако, руководствуясь не слишком распространенным именем «Захария», мы размотали клубочек.

– Ну коли так… – пожал он плечами. – Когда хочешь отправиться?

– Завтра.

– Хорошо, Мордимер. Но – вот что. – Поммель глянул на меня обеспокоенно. – Я слышал о Гриффо Фрагенштайне – и рассказывают о нем мало хорошего.

– Звучит как благородная фамилия.

– Потому что так и есть. Гриффо – бастард графа Фрагенштайна. Странное дело: граф признал его и дал свою фамилию, но император дворянского титула за бастардом не утвердил. Поэтому Гриффо занимается торговлей и руководит городским советом в Регенвальде. Если он и вправду ненавидит Клингбайлей, то будет очень недоволен, что кто-то лезет в его дела.

– Не осмелится… – сказал я.

– Ненависть превращает людей в идиотов, – вздохнул Поммель. – Если он умен – будет тебе помогать. По крайней мере, для виду. Если глуп – попытается запугать, уговорить или убить.

Я рассмеялся.

– Когда в городе гибнет инквизитор – черные плащи пускаются в пляс, – процитировал я известную пословицу о нашей профессиональной солидарности.

– Ненависть превращает людей в идиотов, Мордимер, – повторил он. – Никогда не позволяй себе думать, что твои враги будут поступать так же логично, как ты сам. Разве бешеная крыса не нападет на вооруженного вилами человека?

– Буду осторожен. Спасибо, Хайнрих, – сказал я, поднимаясь с кресла.

Не было нужды даже обсуждать, какой процент перепадет Поммелю от моего гонорара. Я знал, что он возьмет столько, сколько захочет. Но также я знал, что глава позаботится о том, дабы я не чувствовал себя обиженным.

– Завтра выпишу тебе документы. – Он встал, обогнул стол и подошел ко мне. Положил ладонь на плечо. – Знаю, кто расправился с оборотнями, знаю также, что Вагнер почти не трезвел те две недели и было от него мало проку.

– Но…

– Заткнись, Мордимер, – приказал он ласково. – Также знаю о девушке…

В Академии Инквизиториума нас учили многому. Кроме прочего – искусству обманной беседы. Поммель наверняка догадывался, что за две недели мы воспользуемся услугами девочек, а девочки и любовь Вагнера к хмельному и приключениям – это всегда влекло за собой проблемы. Я дал бы руку на отсечение, что Поммель стрелял наугад, надеясь узнать истину по реакции вашего нижайшего слуги. А у меня даже мускул не дрогнул. Наш глава ждал некоторое время, потом усмехнулся.

– Далеко пойдешь, мальчик, – сказал ласково. – Ну, ступай.

Окликнул меня, когда я был у самых дверей:

– Ах, Мордимер, еще одно. Слова: как вы сделали это одному из братьев Моих меньших, то стократ сделали Мне – кажутся ли тебе достойными нашей вечерней медитации?

Я повернулся.

– Конечно, – кивнул, обещая себе, что впредь даже мысленно не стану произносить формулировку «дам руку на отсечение».

А чуть позже подумал, стрелял ли Поммель и в этот раз наугад или же от кого-то получил рапорт о наших похождениях. Но если так – от кого?

Мещанам запрещено надевать алое, ибо это цвет благородного сословия. Но Гриффо Фрагенштайн осмеливался носить на плечах плащ не просто сиявший чистейшим пурпуром, но и вышитый к тому же золотыми нитями, что складывались в форму Трех Башен – герба, принадлежавшего его отцу.