Слуга праха - страница 61
Я взглянул на Азриэля: закрыв глаза, он откинулся в кресле. Он глубоко вздохнул.
— Память — это все, — шепотом проговорил он. — Неужели ты думаешь, что можно считать Господа несовершенным, если мы уверены, что Господь помнит… помнит все…
— Ты хочешь сказать, знает все. Мы же хотим, чтобы он забыл о наших грехах.
— Да, пожалуй, что так.
Он наполнил водой свою чашу — точно такую же, как моя, только без имени — и тут же опустошил ее, потом сел прямо и устремил взгляд на огонь. Грудь его тяжело вздымалась.
Интересно, подумал я, каково жить в мире, населенном такими, как он?
Похож ли этот мир на храм Эсагила, где обитали высокомерные бородатые люди в расшитых золотом одеждах?
— Известно ли тебе, — с улыбкой спросил Азриэль, — что древние персы верили, будто в последнюю тысячу лет перед всеобщим воскресением накануне Судного дня люди постепенно перестанут употреблять в пищу мясо и молоко, откажутся даже от растительных продуктов и будут поддерживать свое существование только водой? Одной чистой водой.
— И тогда мертвые воскреснут.
— Да, восстанут из праха… — Он улыбнулся. — Иногда я, желая успокоить себя, думаю, что могущественные ангелы и демоны вроде меня… что мы и есть та самая последняя разновидность людей… способных жить, питаясь одной лишь водой. А значит, мы вовсе не порочны, а просто достигли высшей ступени развития.
Теперь уже улыбнулся я.
— Кое-кто верит, что наши земные тела — лишь один из этапов развития, а духи — другой и все дело в частицах, как ты и говорил.
— Ты прислушиваешься к мнению таких людей?
— Конечно. Я не боюсь смерти и надеюсь, что мой свет когда-нибудь сольется с божественным, даже если этого и не случится. Но я очень внимательно отношусь к чужой вере. Наш век нельзя назвать веком безразличия, как может показаться на первый взгляд.
— Да, согласен, — кивнул он. — Настало время практицизма и прагматизма, когда благопристойность считается высшей добродетелью: подобающая одежда, приличное жилье, соответствующая пища… В общем, ты меня понимаешь.
— Да.
— Но это же время высокой духовности и разума, возможно, единственное, когда разрешено безнаказанно думать, ибо какого бы образа мыслей ни придерживался человек, его не закуют в цепи и не бросят в темницу. Инквизиция чужда современным людям.
— Ничего подобного! Инквизиция жива, ее идеи близки всем фундаменталистам и сектантам, но, как правило, у них недостаточно власти, чтобы хватать и заковывать в цепи современных пророков и богохульников. Вот почему у тебя сложилось такое впечатление.
— Наверное, — согласился он.
Разговор наш прервался на время.
Азриэль наконец-то выглядел вполне отдохнувшим, готовым продолжить беседу. Он повернулся вполоборота ко мне, чуть отставив левый локоть. Золотое шитье на синем бархате явно составляло старинный орнамент, а может, даже имя. Толстая золотая нить сияла в отблесках огня.
Азриэль бросил взгляд на магнитофоны, и я жестом дал понять, что готов внимательно его слушать.
— Кир исполнил обещанное, — начал он. — По отношению ко всем. Он сдержал слово, данное нашей семье, равно как и слово, данное всем евреям Вавилона. Те, кто хотел, а, должен признать, такое желание испытывали не все, вернулись в Сион и построили там храм. Персы никогда не проявляли жестокости по отношению к Палестине. Беда случилась много позже, когда столетия спустя пришли римляне. Об этом я уже упоминал. Тебе известно и то, что многие евреи так и жили в Вавилоне, где изучали Талмуд и делали его списки. Вавилон оставался сокровищницей великого знания до тех пор, пока его не разграбили и не сожгли, но и это произошло позже. Но сначала я хотел рассказать тебе о двух своих повелителях, которые научили меня всему необходимому.
Я кивнул.
В комнате наступила тишина, которую я не посмел нарушить и лишь молча смотрел на огонь. И неожиданно я почувствовал легкое головокружение, словно мое сердцебиение, дыхание, течение всей жизни вдруг замедлились. В очаге пылал огонь, но горели не те дрова, что я приносил. Там лежали кедровые и дубовые поленья, я слышал их треск и ощущал запах. И вновь мне подумалось, что я, возможно, умер и все, что сейчас происходит, — лишь этап эволюции моего сознания. Аромат благовоний привел меня в неописуемую радость. Я знал, что нездоров: болело горло, кололо в груди, но это ровным счетом ничего не значило. Меня не покидало ощущение беспредельного счастья.